Книга Большая книга перемен - Алексей Слаповский

Шура стоял у входа, смотрел вокруг, как положено. На самом деле он хоть и считается охранником, но на Павла Витальевича пока еще никто не нападал, охранять по-настоящему не пришлось. Раньше, до Шуры, в середине девяностых, говорят, что-то было, а теперь давно уже нет. Кто будет нападать, зачем? Если кто чего не поделил, это мелкие люди, а большие давно всё поделили, нечего уже делить. Это и лучше, спокойнее.

Появилось, как обычно в таких случаях, местное телевидение, молодой человек с микрофоном встал перед камерой и быстро заговорил:

– Сегодня открылась часовня во имя Святителя Николая Чудотворца для православных пассажиров. Региональная дирекция железнодорожных вокзалов предоставила Сарынской епархии площадь в аренду на безвозмездной основе. Теперь все желающие могут здесь помолиться, поставить свечи, приобрести православную литературу, нательные кресты, лампадное масло и другие предметы церковной утвари. В часовне также можно заказать молебен. В комнате для молитв множество икон, среди которых икона Христа Спасителя, Пресвятой Богородицы Казанской, Николая Чудотворца, Пантелеймона Целителя. Чин освящения часовни совершил владыка Александр. Отдельную благодарность он высказал тому, на чьи средства, собственно, была выстроена часовня, а именно Павлу Витальевичу Костякову. Среди присутствующих были…

Корреспондент долго перечислял имена, орудуя языком на удивление ловко, а в конце сказал:

– После освящения владыка Александр обратился к присутствующим со словом, в котором поздравил работников вокзала и всех собравшихся с освящением часовни и вручил Павлу Витальевичу Костякову образ святого благоверного князя Александра Невского, аналогичный образ был вручен начальнику Сарынского железнодорожного вокзала Розе Семеновне Гризяевой. Или начальнице? Костя, как правильно? – спросил он оператора. – Начальнику Гризяевой – как-то не то.

– Понятия не имею, – ответил оператор.

– Руководительнице? Тоже не очень. Ладно, сойдет.

– Там стык плохой, переговори.

– С какого места?

– Аналогичный.

– Аналогичный образ был вручен начальнику Сарынского железнодорожного вокзала Розе Семеновне Гризяевой.

На этом корреспондент закончил свой репортаж. Оператор спросил:

– Дожидаться не будем?

– Нет. Возьми несколько общих планов, я потом за кадром еще что-нибудь скажу. У меня такой же репортаж с Павловской часовни, вставлю кусок оттуда, там все те же самые были, никто не заметит.

– Дело твое.

– Если хочешь еще три часа тут ошиваться, давай ждать.

– Да нет, зачем…

Прибыл владыка Александр, о котором говорил корреспондент, служба началась.

Шуре очень нравилось пение владыки и его помощников, нравилась их одежда – расшитые широкие балахоны до пола, с золотыми лентами, нравилось, что все было серьезно, прилично. Лучшие люди собрались здесь – начальство города и железной дороги, бизнесмены. Все крестились, когда крестился владыка и его помощники, хотя, быть может, не все верили. Но Бог, считал Шура, он, как болезнь, веришь ты в нее или не веришь, а она есть, пусть даже ты еще о ней не знаешь. Нет, это плохое сравнение. Бог – как только что зародившийся ребенок, о котором женщина тоже не знает, а он тоже уже в ней есть. А потом она узнает, и все становится на свои места. Это сравнение лучше.

Павел Витальевич крестился так, будто бил себя пальцами в лоб, в живот, в плечи, весь раскраснелся, глаза красные и мокрые. Его братья стояли рядом тоже торжественные, Петр смотрел на владыку, как на Деда Мороза, даже рот приоткрыл. Он постоянно будто терял память, упускал момент, когда нужно креститься, а потом, очнувшись, оглядывался, как бы спрашивал: «А? Что?» – и торопливо наверстывал. А Максим крестился формально, Шура знал, что Максим не очень-то верит в религию. Максим даже тут посматривал быстрыми глазами на окружающих женщин, искал красивых и симпатичных. Вот тоже мужчина, не может успокоиться в этом вопросе никак. Уже сколько у него было неприятностей из-за женщин, а он все продолжает. Шура, когда пришел из армии, у него было что-то похожее. Прямо бешенство, только об этом и думал, и если бы первая девушка, которая попалась ему в руки, вдруг стала бы отказываться, он бы ее просто убил. Вот так преступления и случаются. Но она, к счастью, догадалась, что нельзя дразнить человека, когда он в таком состоянии, уступила. Хорошая была девушка, хоть и очень худая.

Шура тоже потихоньку крестился, не поднимая руки, держа ее под грудью и двигая пальцами, собранными в щепоть. Он не видел в этом ничего такого: чужого Бога надо тоже уважать. Да и не чужой он, говорят, просто относятся к нему в разных религиях по-разному. Шура не совсем это понимал и не хотел понимать. Главное – есть что-то, что зависит от человека, а есть то, что от него не зависит. Вот то, что не зависит, и есть Бог.

Только несколько татар из местных больших людей (татар в Сарынске еще больше, чем казахов) стояли, не крестясь, а достойно сложив руки на груди и склонив головы: уважая, но не имея возможности полностью присоединиться. Наверное, они были крепкие мусульмане, не как Шура. Шура тоже мусульманин, но не совсем правильный, в мечеть не ходит. А они ходят. Но и сюда вот пришли – а как не придешь, если все тут, если Павел Витальевич тут? Куда Павел Витальевич скажет, туда они и придут, хоть в баню с голыми девушками. Правда, бани с голыми девушками остались в прошлом, о них Шуре только рассказывали, при нем их уже не было. А жаль.

Валерий Сторожев тоже не крестился. Он стоял неподалеку от Шуры, сзади всех, слушал, что поют, но не крестился. Он врач, а врачи считают, что они сами боги, подумал Шура. Или просто они, врачи, слишком часто и много имеют дело с людьми, а когда слишком часто имеешь дело с людьми, портишься. Шура имел дело только с Павлом Витальевичем, его друзьями и знакомыми и со своей родней, своими друзьями и знакомыми, поэтому характер у него хороший, спокойный. А двоюродный брат Айдар работает в милиции и все время имеет дело с людьми, поэтому у него характер испортился, стал плохой, злой, нервный.

Сзади и сбоку обозначилось движение, которое Шура заподозрил, как опасное. Он повернулся: пьяный и грязный мужик, бомж во всей своей лохматой красе, лез сквозь людей в часовню. Шура выставил руку перед ним, сказал:

– Не торопись. Стань тут и стой. Все и тут видно, если хочешь.

– Ты мне, узкопленочный? Я тебя бац-бац-бац! – по сумасшедшему вскрикнул человек и, пригнувшись, рванулся вперед, Шура только пустыми руками хлопнул, не поймав.

А человек бросился прямиком к владыке и истошно закричал:

– Ису Христу! Еси небеси! Блага дай! Дай блага! Дай блага! Небесный! Хлеб сущный! Небесный! Отец! Отец! Бучи мя! Чуб на чубе!

Он забормотал совсем уже полную чепуху, а сам крестился, то есть думал, что крестится: делал такие движения, будто сдергивал рукой что-то с головы и прижимал к животу, вверх-вниз, вверх-вниз, и уже по этим движениям видно было, что он совсем сумасшедший. Владыка растерянно оглянулся на помощников. Один из них, высокий, большой, как Шура, выдвинулся, взял человека за руку, сказал: