Книга Отмороженный - Фридрих Незнанский

– Когда возник этот вариант изображения, в один голос закричали: он, он!

– Я пойду, пожалуй, – сказал я, поднимаясь. – А ты не вставай, не надо. Ты мне будешь нужен, но только здоровый. Постарайся побыстрей поправиться.

В дверях я оглянулся. Володя и его мама смотрели мне вслед. Наверное, Володя сказал маме: к нам придет известный «важняк» Турецкий. Не ударь лицом в грязь. Она и постаралась. Милая, интеллигентная мама. Московская семья. А я пришел к больному сотруднику как по поручению месткома. Всего-то – пакет с апельсинами. Хотя ему скорее нужны лимоны. Наверное, нет денег даже на аспирин.

– У нас задерживают зарплату, – сказал я, помявшись. – Но вот пришла премия за прошедший месяц. Чуть не забыл… Вот твоя доля. Придешь, распишешься в ведомости.

Сунул его маме сколько-то ассигнаций, даже не пересчитав, и выбежал из дома, сгорая от стыда.

Все– таки он молодец. Хоть знаем, где есть еще одна пуля. Эти вахлаки с длинными усами под залог эту пулю все-таки уступят. Считают нас, москалей, миллиардерами. Брал бы Володя взятки, мог бы сразу выкупить эту чертову пулю. А раз такой честный -сиди и жди. Неизвестно чего…

В управлении Лара с порога, едва вошел, сообщила, что опять звонил мне этот ночной портье Бычков из «Мира», которого допросил Коля Могилинец. Голос был нетерпеливый.

– Позвонит еще, – сказал я, усаживаясь в кресло.

– Он оставил телефон, – повела она дивными плечами, зная, как это меня разжигает. Даже больше, чем когда наклоняет к моему носу свой вырез на груди, забыл, как он называется… Декольте – вот!

Я неохотно набрал номер. Что интересного он мог мне сообщить?

Портье Бычков ответил сразу. Ну да, телефон у него всегда под рукой…

– Выздоровел тот самый швейцар, помните, вы спрашивали про его здоровье.

– Кто… ах, да! Ну и что?

Лучше бы им поменяться. Швейцар болел бы дальше, а Володя был здоровым. Грязнов со своими архаровцами укатил наконец в Барнаул, куда я никак не мог его спровадить, и, если бы не Костя Меркулов, до сих пор ходил бы возле меня кругами и задавал свои гнусные вопросы. Могилинца я отправил допрашивать свидетелей, выяснять все об убийцах. Осталась только Лара из всех, кто согласен меня терпеть.

– Вы же хотели с ним потолковать? – искренне удивился Бычков. – Помните, вы спрашивали, кто бы мог видеть выходящих из гостиницы?

Столько дней прошло. Неужели что-то помнит?

– А сколько ему лет? – спросил я.

– Здесь вы можете не беспокоиться. У него профессиональная наблюдательность и память.

Ну да, отставной гэбэшник. Которых я терпеть не могу. Но ведь придется поговорить. Были бы Грязнов или Могилинец под рукой, послал бы их на это свидание… Ладно, придется допросить самому.

Швейцар гостиницы «Мир» Коростелев Иван Дмитриевич приехал ко мне в следственную часть ближе к вечеру. Был он статен, подтянут и весьма упитан.

Плавный переход от гэбэшных пайков на ресторанное меню благотворно сказался на его фигуре. Только склеротические сине-красные прожилки на щеках указывали на известные пороки, проявляющиеся, как правило, в определенном возрасте.

Его рука было дернулась чисто рефлективно, чтобы отдать мне честь, но я перехватил инициативу и протянул ему свою руку, которую ему пришлось пожать. Терпеть не могу, когда мне козыряют.

– Садитесь, – сказал я этому бывшему майору (или бери выше). – Мне сказали, что вы дежурили в тот вечер, когда было совершено убийство на территории правительственного здания, известного как «Белый дом». Правильно?

– Совершенно правильно вам сказали, – сощурился он и пригладил и без того прилизанные отдельные лоснящиеся волоски, оглядевшись в поисках зеркала. Ну да, у них там все в зеркалах, можно всегда поправить прическу, скорректировать, так сказать, имидж.

– Видели ли вы в тот вечер этого человека? – протянул я ему фоторобот.

Он повертел его в руках и так и этак, пожал плечами.

– Хотя бы примерно похожего, – сказал я. – Это фоторобот.

– Я знаю, – ответил он. – Н-нет, не могу определенно сказать. Личность симпатичная, но ничем особенно не выделяющаяся. Хоть бы шрамик какой. Или лысинка.

– Или родинка на лысинке, – не удержался я. На что трачу время?

Что он может помнить, даже если видел?

– Времени с того вечера прошло немало, – сказал я. – Всего не упомнишь. Но все-таки после убийства не могли ли вы заметить что-то необычное, скажем, в поведении кого-то из ваших гостей?

– Шум поднялся, – пожал он плечами. – Все побежали смотреть, что случилось… Ну и я отвлекся. – Он смущенно вздохнул и опасливо посмотрел на меня, как бы ожидая разноса за утрату бдительности.

– А все-таки, – сказал я, теряя терпение. – Ну хоть что-нибудь из ряда вон… понимаете, да? Вы, на мой взгляд, ведь тоже занимались в свое время чем-то подобным, чем сейчас занимаюсь я.

– Было дело, – многозначительно сказал он и вздохнул, как бы готовясь вслух предаться воспоминаниям.

– Так вот на моем месте – что бы вас заинтересовало? Или, ладно, на вашем месте. Что вы заметили такого…

Я пошевелил пальцами, большим и указательным, как бы пересчитывая деньги или подбирая слова.

– А! Светка Зазорина приезжала, – оживился он. – Японца там одного подцепила. Наверное, заранее договаривались. И увезла к себе. На всю ночь. Она с них пятьсот долларов берет, – сказал он, понизив голос. – Давно я ее не видел. А тут прикатила. Он богатенький, японец-то. Под утро вернулся. Усталый, но довольный.

– Так… – я попытался собраться с мыслями. Что-то тут есть. Что-то подобное, помнится, предлагалось. – Кто-нибудь мог это видеть, как вы думаете?

– А что ж такого, – пожал он плечами. – Они в фойе встретились. Она к нему на шею. Все обратили на это внимание, кто был. Она будь здоров, эта Светка! Красуля такая, что ого-го. Пятьсот баксов за час. Или за ночь… Не помню уже. И со мной всегда ласковая. Полтинничек на чай – всегда при ней. Не то что другие, оглоедши.

– Полтинничек? – сморщил я лоб. – Это что? Пятьдесят копеек?

Конечно, я валял ваньку. Но очень надеялся, что это все-таки пятьдесят тысяч рублей…

– Пятьдесят баксов! – поспешил он меня разочаровать. – Двести пятьдесят тысяч на наши.

И, сверкнув глазами, гордо откинулся на спинку кресла. Знай наших. Это вы тут сидите, штаны протираете, а бабок на новые не соберете. Я постарался преодолеть нездоровое чувство зависти. Иначе это помешало бы дальнейшему ходу разговора. В моем кабинете никому не позволено чувствовать свое превосходство. Ни моральное, ни тем более материальное.

– Это за то, что вы позволили ей пройти в гостиницу? – уточнил я, ставя его на место.

Он вздохнул, сложил руки на животе. Не положено, конечно. Но жить-то надо… Впрочем, я слишком много думаю за него. А мы не в шахматы играем, вообще-то говоря. А если играем, то я белыми и по своим правилам.