Книга Чудовище должно умереть - Николас Блейк

Джорджия не поднимала глаз: шутливый тон Феликса покоробил ее, она еще не поняла, нравится ли он ей.

Лена сказала:

— Может девушка поинтересоваться, о чем вы говорите? Что это за «обличающий документ», например?

— Дневник Феликса, вы же знаете, — быстро сказал Найджел.

— Дневник? Но зачем?.. Не понимаю. — Лена беспомощно взглянула на Феликса, но тот отвел глаза в сторону.

Она казалась полностью озадаченной. «Она, конечно, актриса, — подумал Найджел, — и способна изобразить это вполне правдоподобно, но я готов поспорить, что она впервые слышит о дневнике». Он продолжал свое испытание:

— Послушайте, Феликс, нам нет смысла продолжать это недоразумение. Разве мисс Лаусон не знала о дневнике… и обо всем остальном? Не стоит ли вам…

Найджел и не предполагал, что явится результатом этого углубления в опасную тему. Произошло то, чего он менее всего ожидал. Феликс выпрямился на стуле и, пристально глядя на Лену взглядом, в котором, казалось, смешались теплота, цинизм, бравада и холодное презрение — к ней или к себе самому, рассказал ей всю историю про Марти, про свои розыски Джорджа, про дневник, который он прятал под рассохшейся половицей в своей комнате у Рэттери, и про свою попытку убить Джорджа на реке.

— Так что теперь вы знаете, что я за человек, — наконец сказал он. — Я сделал все это, кроме убийства Джорджа.

Он говорил ровным голосом, объективно излагая все перипетии этой истории. Но Найджел видел, как он дрожал всем телом, словно человек, долго пробывший в ледяной воде. Когда он закончил, наступила долгая тишина: у берега плескались волны, шотландская куропатка подавала свой пронзительный голос, в отеле монотонно бормотало радио. Но между членами небольшой группы на берегу реки молчание натянулось, как обнаженный нерв. Лена сидела, напряженно выпрямившись и крепко вцепившись руками в сиденье: она оставалась в этой позе все время, пока говорил Феликс, только иногда у нее шевелились губы, как будто она пыталась догадаться, что Феликс скажет дальше, или помогала ему это выговорить. Наконец она вся сникла, сразу став маленькой и несчастной, губы ее задрожали, и она крикнула:

— Феликс! Почему вы раньше мне об этом не сказали? Господи, почему?!

Она жадно всматривалась в его лицо, которое по-прежнему было строгим и неумолимым. Казалось, он не замечал ни Найджела, ни Джорджию. Феликс ничего не ответил, по-видимому решившись полностью отстраниться от нее. Она вскочила на ноги, заплакала и побежала к отелю. Феликс не сделал попытки последовать за ней…

— Вся эта твоя тайная дипломатия заставляет меня гадать, — сказала Джорджия, когда позже они оказались в своем номере. — Ты намеренно спровоцировал эту душераздирающую сцену?

— Я жалею об этом. Я совершенно не ожидал, что все так обернется. Тем не менее это доказывает, что Лена не убивала Рэттери. Я уверен, что она не знала о дневнике и что она любит Феликса. Так что существовало два препятствия для убийства. Конечно, если это было совпадение, — продолжал он, отчасти обращаясь к самому себе, — это могло вызвать ее фразу: «Почему ты не сказал мне об этом раньше?» Интересно…

— Чепуха, — решительно заявила Джорджия. — Мне понравилась эта девушка. У нее есть воля и сила духа. Яд не оружие женщин, как любят говорить, это орудие трусов. Лена же слишком решительный и смелый человек, чтобы воспользоваться ядом: если бы она хотела убить Рэттери, она разнесла бы ему голову, зарезала бы его или что-нибудь в этом роде. Она никогда не убила бы человека, не находясь в состоянии гнева. Поверь мне на слово.

— Готов считать, что ты права. А теперь скажи-ка мне вот что. Почему Феликс так резко обходится с ней? Почему он не рассказал ей о дневнике, как только был убит Рэттери? И почему он решил выступить с этой историей перед нами с тобой?

Джорджия откинула со лба темные волосы, в этот момент она была похожа на умную, встревоженную обезьянку.

— Его спасение в количестве слушателей, — сказала она. — Он не решался ей довериться, потому что тогда она поняла бы, что он только использовал ее — во всяком случае, сначала — как ничего не подозревающего соучастника убийства, которое он намеревался совершить. Он очень чувствительный человек, а это означает, что он понимал, как искренне она в него влюбилась, и не хотел ранить ее чувства, дав ей понять, что только воспользовался ею. Я бы сказала, что он относится к тому особенному типу моральных трусов, которые больше всего терпеть не могут оскорблять людей, не столько опасаясь задеть их чувства, сколько из желания защитить свои собственные. Он не выносит смущающих эмоциональных сцен. Вот почему он ухватился за возможность рассказать все Лене в нашем присутствии: оно могло оградить его от немедленных последствий — всех этих слез, упреков, объяснений, уверений и всякого такого.

— Ты думаешь, он ее не любит?

— Не уверена. Кажется, он пытается убедить в этом ее… или себя. Лучше бы он мне не нравился, — вне всякой последовательности заявила Джорджия.

— Почему?

— Ты заметил, как он необыкновенно хорошо относится к Филу? Он по-настоящему предан мальчику, и Фил смотрит на него с обожанием, как индейцы на Великого Белого Отца. Если бы не это…

— Ты бы с легкой совестью подозревала Феликса в самом страшном, — заключил вместо нее Найджел.

— Хотелось бы, чтобы ты не вытаскивал у меня изо рта слова, которые никогда там не были! — возмутилась Джорджия. — Прямо как фокусник с золотыми часами.

— Ты смешная. Ты прелесть, и я тебя очень люблю, и это чуть ли не в первый раз ты сказала мне ужасную ложь.

— Нет.

— Ну, тогда не в первый раз.

— Это была не ложь.

— Ладно, не ложь. Как тебе, если я немного почешу твой затылочек?

— С удовольствием. Если только у тебя нет других дел.

— Есть только дневник, который я должен сегодня же прочесть. Я загорожу лампу и сяду читать, когда ты ляжешь. Кстати, нужно как-нибудь устроить тебе встречу со старой миссис Рэттери. Это стопроцентная Баба-яга. Я был бы доволен, если бы обнаружил у нее какие-либо мотивы отравить Джорджа.

— Я слышала о матереубийцах. Но детоубийцы встречаются гораздо реже.

Найджел пробормотал:

О, боюсь, вы отравлены, лорд Рэндел, сын мой!

О, боюсь, вы отравлены, мой прелестный мальчик!

— О да! Я отравлен; мама, скорее приготовьте мне постель,

Потому что я ранен в сердце и вынужден лечь!

— Но это сделала молодая женщина лорда Рэндела, я думаю, — сказала Джорджия.

— Это он так думал, — зловеще сказал Найджел.

8

— Хотелось бы мне найти эту бутылку, — сказал инспектор Блаунт, когда на следующее утро они с Найджелом направлялись к гаражу. — Если ее спрятал кто-то из домашних, она не может быть очень далеко. После того как с Рэттери случился первый приступ, никто из них дольше чем на несколько минут не удалялся из поля зрения остальных.