Книга ЭмоБоль. Сны Кити - Антон Соя

— Эй, чудила! Как ты сюда попал? Сюда только жильцам можно, а тебя я впервые вижу!

Я старалась говорить как можно громче и убедительнее, подбадривая своё бесстрашие. Хотя гораздо умнее было бы ретироваться домой. «Парашютист» продолжил как ни в чём ни бывало насвистывать нехитрую мелодию, отреагировав на мою тираду лишь жестами. Он легко сдёрнул с шеи клетчатый платок, не оглядываясь на меня, положил его на горячую крышу рядом с собой и призывно похлопал по нему, словно я опоздала на свидание. Тут бы мне в ужасе убежать домой, а я, как полная дура, уселась на этот платок, свесив ноги в пустоту. Ноги тут же упёрлись в невидимый бордюр снизу.

— Ну, и что дальше? — грозно спросила я и наконец-то реально испугалась.

— Припев ещё четыре раза, а в конце короткий проигрыш. Как будто сама не знаешь.

Незнакомец повернулся ко мне лицом, и мои страхи моментально исчезли. Вместо них появились удивление и странная радость. Такое случается очень редко. Ты встречаешь человека и сразу понимаешь, что он твой. А ты его. Ты ещё ничего про него не знаешь, но уже как будто знаешь всё. И хочешь знать ещё больше. Так у меня случилось в школе с Риткой, так у меня было с Егором. Вот! Так у меня случалось сейчас.

— Привет! — сказал чудесный юноша с разными глазами и такой честной и доброй улыбкой, что за неё можно простить даже длинную чёрную чёлку и футболку с Бэтменом. — Я сижу тут, слушаю ночь, рефлексирую тихонько. Хочешь со мной?

— Угу, — согласно кивнула я совершенно пустой от изумления головой, глядя в его гипнотические глаза.

— Как тебя зовут? — спросил свистун.

— Катя, — сказала я, неожиданно охрипшим голосом, продолжая удивляться себе — давно я так не представлялась и не подставлялась.

— Правда, они клёвые? Критики в один голос охаяли их новый альбом, а мне так всё очень понравилось. И то, что гитарок больше. Жаль, что их не привозят. Боятся, наверное, что не соберут. Хотя «White Lies» же привозили. А вот их новая пластинка явно подкачала. Сплошная патетика, и музло скучное. Не выйдет из них новых «Joy Division».

Парень смотрел на меня своими глубокими глазами (правым синим и левым зелёным) и говорил так, словно мы продолжали дружескую беседу, прерванную пару минут назад. Он говорил, а я слушала не только слова, смысл которых мне был однозначно близок и интересен — слушала голос, который лился мне прямо в сердце, минуя покрасневшие от удовольствия уши. Голос, который в считаные секунды стал родным, а может, и был, потому что ужасно напоминал тембр ЕТ.

Мы сидели в слабых сумерках на краю остывающей крыши и болтали о всяких разных родных глупостях, причём мне всё происходившее с нами совсем не казалось странным. Странным мне казалось только то, что мы не общались с ним раньше. Что за вселенская несправедливость? Я спрашивала его про музыку, кино и книги, а хотела спросить лишь одно: «Где ты был раньше?» Но я бы ни за что не решилась спросить такое, потому что всё моё естество внутри протестовало против нового чувства, стремительно заполняющего меня, как свежий воздух заполняет душную комнату. Мне нравилось общаться с пареньком с крыши, он сам мне ужасно нравился, мне хотелось рассказать ему обо всём, но только не о Егоре. Но я рассказала ему про себя всё, и про Егора в первую очередь. Сложилось так, что мне было просто необходимо немедленно излить кому-то свою душу, а свистун оказался идеальным вариантом. Слушать он умел не хуже, чем говорить. Мне казалось, что он действительно понимает меня, сопереживает мне, что мы знакомы уже сто лет, что я могла бы положиться на него. Я поняла, что сейчас предаю ЕТ, предаю себя, что я не хочу быть предательницей, но ничего не могу с собой поделать.

Нужно было вскочить и убежать домой, спрятаться от предательских мыслей за Риткиной спиной, остаться верной своему ЕТ. Но я сидела, как приклеенная, оправдывая себя тем, что абсолютно невинно болтаю со случайным встречным. Ну да, он, несомненно, мне нравился, но я же не думала, что хочу от него детей, что я хочу его, что я уже мысленно изменила с ним ЕТ. Или думала? Да нет же. Я всего лишь говорила с едва знакомым мне человеком — и хотела говорить бесконечно, получая невиданное удовольствие и боясь, что оно закончится, что я проснусь. Ведь наша беседа на крыше больше всего напоминала сон. Прекрасный сладкий сон, который может оборваться в любую секунду. Я поймала себя на том, что уже начинаю скучать по обаятельному свистуну. Разве такое бывает? Ещё даже и не думала прощаться, а уже начала скучать по нему. По его такому родному голосу. По голосу ЕТ. Где-то далеко внизу рычали и сигналили машины. Пьяные гуляки горланили песню про «Зенитушку», в ночном клубе хрипатые колонки, сотрясая столетний дом, никак не могли прокашляться модным рейвом. В гулком колодце двора перед нами чутко спала питерская тишина, постанывая во сне. Над нами недовольно летали кругами дозоры жирных городских чаек, с труб соседнего дома на нас, опасаясь конкуренции, поглядывали вороны. Мы сидели, болтали, болтали ногами, и я не заметила, как моя ладонь сама собой оказалась в его сильной и прохладной ладони. А мы продолжали рассказывать друг другу всякую ерунду, словно торопились выговориться за всю жизнь. И у нас нашлось столько общих интересов, столько схожего во вкусах, что мне стало страшно. Мне стало страшно, что я беседую с придуманным мною же персонажем, потому что в жизни так не бывает. Ну, хоть в любимых актёрах и актрисах мы разошлись, и я обрадовалась, что он — настоящий! Вот такое безумие! Безумием на самом же деле было сидеть ночью несколько часов подряд с едва знакомым парнем на краю стынущей крыши. Я ведь даже имя его ещё не удосужилась спросить! Ну и чем я лучше Милки после этого?

— Я, наверное, кажусь тебе сумасшедшей? Сижу тут с тобой ночью, веселюсь, никуда не тороплюсь. Да?

— Ты не безумней, чем моя любимая мамашка! Вот уж с кем бы вы сразу нашли общий язык. Она приучила меня жить чувствами и не стесняться их, и уж тем более не считать их проявление безумием. Хотя, если считать главным признаком ума умение бояться, вы обе образец безумия. Надеюсь, она тебе понравится.

Он говорил всё так уверенно и искренне, что у меня не возникало повода сомневаться в его честности. Парень любит маму и рассказывает о своей любви к ней случайной знакомой. Странно! Но разве это плохо? У меня мелькнула странная мысль, что он похож на ЕТ не только голосом. Он похож на ЕТ такого, каким бы я хотела его видеть. Похож на ЕТ, который уже прожил со мной несколько лет душа в душу, с полной диффузией влюблённых сердец. Но тут же я поняла, что просто ищу оправдание своему предательству, ищу хоть какую-то зацепку, позволяющую мне влюбиться в симпатичного загадочного паренька. А я катастрофически влюблялась, хотя, если бы он попытался меня поцеловать или ляпнуть какую-нибудь пошлость, моя любовь к ЕТ легко бы пересилила новое зарождающееся чувство. Но он только по-дружески держал мою ладонь, даже и не пытаясь двигаться дальше по лестнице тактильного познания. Он просто был рядом и давал мне возможность привыкнуть к себе. Такой худенький, даже тощий, несуразный, бледный, черноволосый — просто антипод ЕТ. Небо и земля! Это было так странно и необъяснимо. Любовь к ЕТ по-прежнему занимала мою душу, и одновременно через неё, как сквозь асфальт, упрямо и бесконтрольно пробивались ростки нового чувства. Нет, конечно же, я не влюблялась, просто свистун обаял меня, и я ненадолго поддалась его обаянию, его лёгкой ауре. Так рождается новая дружба. А любовь — она одна на всю жизнь. Ведь правда? Небо на горизонте начало подсвечиваться красным.