Книга Страна вина - Мо Янь

— Ну, девчонки, молодцы! — искренне похвалил какой-то тип в темных очках.

— Всё без дураков, как говорится, бычью шкуру не надуваем! Паровозы не толкаем! Гору Тайшань не насыпаем! — бросила она, молодцевато выпрыгнув из кабины.

Обрадованный Дин Гоуэр расплылся в улыбке.

— Чего улыбаешься? — подступила она к нему.

— Ничего я не улыбаюсь.

Вагонетка загрохотала и медленно, словно большая черная черепаха, пришла в движение. Колеса со скрежетом катились по колее, то и дело отбрасывая снопы искр, за вагонеткой черной резиновой змеей извивался провод. Исполненный решимости взгляд, серьезное лицо стоявшей на ней сзади девушки вызывали уважение. Вагонетка мчалась, как свирепый тигр, спустившийся с гор, — казалось, она вот-вот врежется в кузов грузовика и от него останутся лишь обломки. Но опасения Дин Гоуэра оказались напрасны. Расчет девушки был точен, реакция молниеносна, мозг ее работал как компьютер. В нужный момент она рванула тормоз, кузов вагонетки опрокинулся, и сверкающий уголь заструился в кузов грузовика: ни куска не упало мимо, ни куска не застряло. От запаха свежего угля душа Дин Гоуэра возрадовалась еще больше.

— Закурить не будет, дружище? — протянул он руку к шоферице, как нищий. — Угости сигареткой недостойного.

Та дала ему сигарету, другую сунула себе в рот.

— Ты чего в таком виде? Ограбили, что ль? — выпустила она облачко табачного дыма.

Он не ответил — его внимание привлекли мулы.

Вместе с ней он смотрел, как по дороге, усыпанной угольной пылью, обломками бетонных плит, гнилым деревом и ржавой проволокой, приближается повозка. Возница — поводья в левой руке, кнут в правой — с горделивым видом погоняет пару мулов. Мулы черные, красивые. Тот, что покрупнее — вроде бы кривой на один глаз, — запряжен. Другой, поменьше, — у него оба глаза на месте и сверкают живым блеском, большие, как бронзовые колокольчики, — шел как пристяжной.

— Ого-го… Но-о…

Извивающийся кнут звонко щелкнул в воздухе, маленький мул отважно рванулся, повозка с треском дернулась вперед, и тут случилось несчастье: мул, словно блестящая черная стена, рухнул на злую, захламленную землю. На его круп обрушился кнут возницы, малыш изо всех сил пытался встать, а поднявшись, затрясся всем телом, покачиваясь из стороны в сторону и издавая жалобный, разрывающий сердце рев. Возница в испуге застыл, потом отбросил кнут и соскочил с повозки. Опустившись на колени перед мулом, он вытащил застрявшее в щели между двумя каменными плитами копыто. Схватив шоферицу за руку, Дин Гоуэр сделал несколько шагов к месту происшествия.

Смуглолицый возница держал в руках копыто и громко скулил.

Запряженный мул постарше молча стоял, опустив голову, будто на траурном митинге.

Черный малыш держался на трех ногах, то и дело постукивая четвертой — изуродованной задней — по куску гнилого дерева, словно колотушкой по барабану, и хлеставшая из нее темная кровь окрашивала красным и деревяшку, и всё вокруг нее.

Сердце Дин Гоуэра бешено колотилось, он хотел было повернуться и уйти, но шоферица вцепилась в него и не отпускала. Ее рука замкнулась на запястье, как наручник.

Собравшиеся на все лады обсуждали происшествие: одни жалели маленького мула, другие — возницу; кто обвинял его, кто — ухабистую дорогу. Гвалт стоял, как в вороньем гнезде.

— Дорогу, дорогу!

Толпа дрогнула и поспешно расступилась. Растолкав всех, к месту происшествия подлетели две сухонькие женщины. Их поразительно бледные лица невольно хотелось сравнить с пролежавшей всю зиму на складе капустой. Обе в безукоризненно белых халатах и таких же шапочках. У одной в руках вощеная корзина из бамбука, у другой — корзинка из ивняка. Этакая парочка ангелов.

— Ветеринары!

— Ветеринары, ветеринары прибыли, не плачь, дружище, ветеринары уже здесь. Быстрее, дай им копыто, сейчас они его назад приделают.

— Никакие мы не ветеринары! — поспешили внести ясность женщины. — Повара мы из гостевого дома. Завтра на шахту городское начальство приезжает, так директор приказал в лепешку разбиться, а принять по первому разряду. Курица, рыба — эка невидаль, уж и не знали, как быть, а тут слышим — мулу копыто оторвало.

— Поджаренное в масле копыто мула, холодец из копыта мула…

— Возчик, продай копыто, а?

— Продать? Ну нет… — Возница прижал копыто к груди с глупым выражением на лице, будто держал отрезанную руку любимого человека.

— Ну не болван, а? — разозлилась одна из женщин в белом. — Ты что, обратно его приставить собираешься? Где столько денег возьмешь? В наши дни человеку-то не всегда руку пришьют, а о скотине и говорить нечего.

— Хорошую цену заплатим.

— Тут поблизости нигде так не сторгуешься.

— Ну… А сколько дадите?

— По тридцать юаней за штуку — скажешь, дешево?

— Вам только копыта нужны?

— Только копыта. Остальное не надо.

— Все четыре?

— Все четыре.

— Но ведь он еще живой.

— Ну и что, что живой. Какая от него польза без копыта!

— Но ведь он еще живой…

— Вот зануда. Продаешь, нет?

— Продаю…

— Вот тебе деньги! Пересчитай!

— Выпрягай его, да пошевеливайся!

Зажав в руке деньги, другой рукой возница передал оторванное копыто женщине в белом. Рука его при этом чуть дрожала. Та приняла копыто и бережно положила в корзину. Вторая вытащила из корзины нож, топор и пилу для костей и, выпрямившись, стала громко подгонять парня, чтобы распрягал быстрее. Возница присел, раскорячив ноги, и согнулся над мулом. Дальше все произошло в одно мгновение, гораздо больше времени займет рассказ об этом. Женщина в белом подняла топор, прицелилась и резко опустила его на широкий лоб мула. Лезвие вошло настолько глубоко, что ей было его не вытащить. Тем временем передние ноги мула подкосились, он медленно осел всем телом и распластался на неровностях дороги.

Дин Гоуэр глубоко вздохнул.

В муле еще теплилась жизнь, из горла вырывалось хриплое дыхание. Тоненькие струйки крови выбивались с обеих сторон топора и заливали ему ресницы, нос и губы.

Всадившая топор женщина взялась теперь за нож с синей рукояткой. Она подскочила к мулу, ухватилась за копыто — большое и черное в белой нежной ручке — и молниеносно провела по кривой там, где оно соединялось с ногой. Еще одно круговое движение ножом, рука с копытом идет вниз — и оно уже отделено от ноги, их соединяет лишь белое сухожилие. Короткий взмах ножом — и копыто с ногой перестают быть одним целым. Белая ручка взлетает вверх, и копыто летит в руки другой женщины в белом.

В один миг были отсечены все три копыта. Зрители стояли, словно очарованные тем, как лихо орудует эта женщина: никто не произнес ни слова, не кашлянул, не пустил ветры. Кто осмелится на подобную распущенность в присутствии женщины-воина?