Книга На окраине Руси. Мифология и язычество балтов - Теобальд

I, СПб., 1859, говорится о Пантеоне следующее: «У меня есть рисунок, изображающий этот Пантеон. Подлинный рисунок сделан в минувшем столетии архитектором Росси и ныне находится, кажется, в Щорсах у графа Хребтовича; но Росси нарисовал этот храм, руководствуясь описанием его в старинной рукописи, находившейся у двух профессоров Виленского университета. Где теперь эта рукопись, неизвестно».

Жаль, что Киркор не приложил к своей статье этого любопытного рисунка! Видно, и архивы Сапегов в Деречине неполны, когда Нарбутт не мог, с своей стороны, найти в них ничего подобного.

Людвиг из Покевья (Юцевич) говорит (с. 229), что костел Св. Петра построен Михаилом-Казимиром Пацом для ксендзов – каноников латеранских (lateranensis), месте бывшего литовского Пантеона, причем ошибочно ссылается на Нарбутта, который вовсе этого не утверждает.

Но где же именно был литовский Пантеон: на месте ли нынешнего военного госпиталя или где костел Св. Петра?

Стрыйковский, Гржибовский (гл. XI, с. 90), ксендз Карпович в проповеди 29 июня 1788 года (Вильна, академическая типография) и другие польские писатели доказывают, что костел Св. Петра во времена Ольгерда (который, по влиянию своей супруги Марии, княжны тверской, будто бы также принял св. крещение) построил пред 1380 годом Петр Гастольд (Grastowd), воевода виленский, принявший христианство и сам вступивший впоследствии в францисканский орден, на месте прежней языческой святыни, посвященной всем богам, наподобие римского Пантеона, и назвал его своим именем Петра и что Гастольд собственноручно, против дверей костела, посадил липу, которая была в крепком состоянии еще в 1621 году и превышала главы самого костела, почему и называлась Гастольдовою липою. Но М. Балинский категорически отвергает год основания костела, потому что Ольгерд, повелитель обширных языческих земель, не мог уничтожать храмов господствовавшей тогда языческой религии. Он только толерировал христианство; но момент разрушения культа Перкуна был еще далек. Следовательно, Ольгерд не мог допустить замены языческих храмов христианскими церквями, но вернее, построил церковь Св. Петра, в память отца, сын Гастольда, во времена Ягеллы и посадил «липу Гастольда».

Чтоб прийти к окончательному заключению, где именно находился Пантеон всех литовских богов, нужно принять во внимание следующее:

Стрыйковский не указывает места этого храма и говорит глухо – на Антоколе, Гржибовский, Карпович, Балинский, Юцевич и другие писатели категорически утверждают, что эта Валгалла находилась на месте нынешнего костела Св. Петра; только Нарбутт и Киркор переносят ее на место сапежинского дворца, а основанием костелу Св. Петра дают капище Мильды, находившееся в Гедиминовском саду; но Киркор не авторитет, а компилятор и безусловный поклонник Нарбутта; Нарбутт же во всей мифологии своей сказал мало правды.

Грюнау, немецкий монах из Толвемит, Стрыйковский, жмудский каноник, и Ласицкий, протестантский пастор из Лык, в хрониках своих распространили о литовской мифологии заведомо ложные сведения и в продолжение трех веков держали ученый мир в заблуждении. Нарбутта обвиняет новейшая история в том, что он не только не очистил критикою означенный сведения, но подобострастно повторил их и даже поддержал разными (впрочем, весьма неудачными) доводами ту ложь, в которой сами авторы иногда сомневались. Поэтому профессор Мержинский в одном из писем к автору настоящего сочинения говорит, что «как Грюнау для немецких, так Нарбутт для польских молодых писателей были истинным несчастием». Не говоря о Киркоре, Нарбутт погубил и Крашевского. Последний на зыбком основании, т. е. на вере в Нарбутта, построил три прекрасные поэмы: «Витолерауда», «Миндовс» и «Витольдовы битвы», носящие общее название «Анафьелас», гора блаженства, рай. Поэмы эти потому именно, что они прекрасны и написаны звучным поэтическим языком, и принесли неисчислимый вред: они воспевают несуществовавший литовский Олимп. Весь образованный мир, кому доступна поэзия Крашевского, увлекся ими, изучил их и уверовал в существование богов, придуманных досужими писателями. Вера эта, вместе с поэмами, переходит из поколения в поколение и утверждает в умах превратные понятия об истинной стороне дела, критические же разборы древненародных верований, по недоступности и непопулярности их, знакомы не всякому.

Храм или только алтарь богини Мильды, по обыкновению, устраивался в лесной глуши, как был устроен в Ковне, в лесах Алексоты. Следовательно, и на виленском Антоколе могло быть избрано для ее алтаря (едва ли для храма?) то лесистое и уединенное место, которое занял впоследствии князь Сапега. Место же, на котором сооружен костел Св. Петра, как открытое, более близкое к долине Святорога, к храму Перкуна (Ромове) и к замку Гедимина, и тем более ежели правда, что оно находилось в Гедиминовом саду, скорее пригодно было для сооружения Пантеона всем богам.

Из всего сказанного следует, что Пантеон существовал на том месте, где ныне костел Св. Петра, а алтарь Мильды, где в настоящее время военный госпиталь.

Костел этот построен, как сказано выше, Михаилом-Казимиром Пацом по уменьшенному образцу римского храма Св. Петра. На фронте его, под барельефным беломраморным образом Божией Матери Латеранской (Lateranensae), сделана надпись, перефраза фамилии Паца: «Regina pacis funda nos in pace» («Царице мира, утверди нас в мире»). Ежегодно 29 июня в этом костеле бывает храмовой праздник, привлекающей много тысяч народа, который по окончании богослужения гуляет на окрестных горах и с песнями ищет цветков «ключей св. Петра» (primula officinalis). Но обычай этот совсем нехристианской эры, а сохраняется со времен язычества, так как и самая песня обращается не к св. Петру, а к божку Дидису.

Продолжением долины Святорога и ее святынь, по тому же Балинскому (с. 113), служило предместье Лукишки, на котором находился лес, посвященный богам. Оно лежит на берегу реки Вилии, и теперь из священного леса не осталось ни одного дерева. Название свое получило оно от литовских слов: лаукас — поле и «кишас» – смежный, пограничный; сначала эту мутность называли Лаукай-кишас-упис — поля, примыкающие к реке; а с течением времени название преобразилось в Лукишки. Стрыйковский ошибочно производит это название от литовского будто бы слова лаукос — лес. Вероятно, эта часть города получила название Лукишек тогда, когда о священном лесе и помину уже не было. Теперь на Лукишках самая большая торговая площадь и на северной ее стороне находятся костел и госпиталь Св. Якова.