Книга Открыть 31 декабря. Новогодние рассказы о чуде - Ая эН
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да даже не в культуре дело! – отмахнулась я. – А в экшене, в кульминации! А у вас тут все на одной ноте: пьете, блюете, тискаетесь. Тьфу!
– Кульминацию ей подавай! – цыкнул Леха. – Экшен! Слыхали?
Я досадливо отмахнулась и подозвала свою подружку Женьку. Пошушукавшись, мы с ней решили удрать на городскую елку.
В прихожей я сняла с крючка куртку, Женька – пуховик.
– Вы ку-у-уда? – преградил нам путь Леха.
– На стадион, к елке!
– Куда? Нефиг там делать! И опасно!
– С чего это? Все лучше, чем здесь!
– На улицах сейчас много пьяных. – Он икнул, пошатнулся и ухватился за косяк.
– Ага, – хихикнула Женька. – А тут мы прям в полной безопасности! Среди трезвых!
– Леха, ты несешь чушь! – припечатала я. – Отойди!
– Нет! – Леха закрыл дверь на замок и ключ спрятал в карман.
Отнять ключ у него – здоровяка с семилетним стажем греко-римской борьбы – было нереально.
– Мы все равно уйдем!
Не говоря ни слова, Леха выхватил у Женьки пуховик, у меня – куртку, ловким движением запихнул нас в каморку-раздевалку и закрыл дверь на щеколду.
– Леха, гад, открой! – бились мы.
Но в ответ слышался лишь торжествующий ржач.
– Там и сидите!
Мы оглянулись. Вокруг все было завалено какой-то рабочей одеждой. Овчинные тулупы, теплые брезентовые куртки, ватники, шапки-ушанки. Сама по себе каморка была тесновата, зато имелось большое низкое окно.
Подергав шпингалеты, мы выяснили, что открывается только форточка. Я прикинула – барак был одноэтажный, окно почти у земли.
– Может, через форточку? – задумчиво предложила я.
– Минус сорок! – вытаращилась на меня Женька. – А мы без пуховиков! И даже без обуви! – Она пошевелила пальцами ног в полосатых носочках.
– А это что? – Я указала на рабочую одежду. – Разве не подойдет?
– Что? – ахнула Женька. – Вот этот кошмар?
– Ты хочешь просидеть весь Новый год в каморке, мадемуазель Коко Шанель? – хмыкнула я. – Радуйся, что хоть это!
Мы начали рыться в ворохе одежды. Мне более-менее подошел стеганый ватник зеленовато-желтого цвета («Дрисняный колор», – определила Женька). Широкий в плечах, но длина моя – чуть выше колена, и рукава впору. Правда, он сильно пах бензином.
– Ты как нарушитель границы, овчарки не хватает, ваф-ваф! – закатилась Женька.
– Я сейчас посмотрю на твой наряд, ага!
Женька была невысокой, и мы долго выискивали ей что-то подходящее.
Наконец выбрали овечий тулуп: бело-бежевый когда-то, сейчас он пестрил грязными разводами и пятнами. Шерстяная изнанка свалялась и кое-где была выдрана.
– Одинокий пастух! – хихикнула я, когда Женька примерила. – Если мне собаки не хватает, то тебе – стада барашков!
– Бе-е-е-е! – заблеяла Женька, и мы покатились со смеху.
В углу валялось несколько пар валенок. Серые, высокие, растоптанные. Меньше сорок пятого размера не нашлось.
– Ну будем как этот… Как его… Маленький Мук! – успокоила я Женьку.
– Муки! Нас двое! – уточнила она. – Только на головах не чалмы, а старые кроличьи ушанки.
Мы побросали за окно все наши ватники – тулупы – ушанки – валенки.
Первой в форточку полезла я.
Высунувшись наполовину, я крикнула Женьке: «Банзай!», и она схватила меня за ноги в узорных колготках. Я тянулась вниз, к земле, юбка накрыла голову.
Мои руки уже коснулись снега, но тут Женька ослабила хватку, и я грохнулась, как Дафна в вагоне поезда из «Некоторые любят погорячее».
Я лежала на снегу, тонкая ткань блузки намокала, небо над головой подмигивало точками звезд, где-то вдалеке бумкнула петарда.
– Ты там живая? – испуганно спросила Женька.
– А ведь у меня температура высокая с утра была, – зачем-то сказала я и расхохоталась.
Теперь полезла Женька.
Она была мельче и юрче меня, к тому же в брюках, хоп-хоп – извивалась змейкой, я только тянула ее за руки. Минута – и она уже сидит в снегу и ржет.
– Тихо! – Я сама давилась от смеха. – Одевайся, а то простынешь!
Мы надели трофейные наряды и отправились в центр города.
По пути смеялись взахлеб, глядя друг на друга. Прохожие обходили нас стороной.
– Леха говорил, что на улицах опасно? – простонала Женька. – Да люди сами нас боятся!
Когда мы дошли до елки, там оставались лишь редкие празднующие. Сипел громкоговоритель: «Мы желаем счастья вам» и «В Багдаде все спокойно».
Ну не уходить же! Тем более с таким трудом вырвались.
Мы немного потолклись среди народа, вызывая опасливые взгляды, потанцевали, покрасовались и лишь потом отправились обратно.
Долго стучали в дверь, в окна, пока кто-то из наших наконец не открыл.
Леха, как стражник, сидел на полу у каморки и дремал.
– Р-р-рота, подъе-е-ем! – гаркнула я.
Он открыл глаза и увидел нас.
– А-а-а, как, э-э-э, вы-ы-ы… Там… – мямлил он недоуменно спросонья.
– А вот так, Лешечка! – царственно отчеканила Женька. – Хреновый ты постовой!
Мы скинули рабочую одежду и пошли в кухню. Заварили кофе, отрезали по куску подсохшего пирога.
– Честно говоря, около елки тоже было скучновато, хоть и культурно, – задумчиво сказала Женька. – Зато как мы с тобой в окошко сигали, рыбками! И в тулупах этих страшных народ пугали! У меня до сих пор живот болит от смеха! А какие у Лехи были глаза – на ниточках чуть не повисли! Круто!
– Вот все это я и называю кульминацией! – победно ответила я. – С Новым годом!
И мы торжественно чокнулись кружками.
Кстати, температура у меня больше и не поднималась, я выздоровела. Праздник вполне удался.
Ведь если обстоятельства складываются не так, как хочется, сложи их сам.
К.А.Терина
Эррата [2]
Сатурн
План в изложении Дани звучал элементарно.
Шаттл, сказал он, угоним – договорено.
Траектория рассчитана – есть человечек.
Дальше всё просто, сам понимаешь.
Даня любил вот так намекнуть на какие-то свои особые связи; и была у него манера использовать обороты вроде «для тех, кто понимает» или «ну, нам-то с тобой объяснять не надо». Когда он так говорил, пропадало всякое желание переспрашивать и уточнять, потому что спрашивающий моментально вываливался из очерченного Даней круга вменяемых людей, куда был включен как бы авансом.
Выходило, что всё у Дани продумано и схвачено. Не было причин ему не верить – наоборот, верить очень хотелось. Идея с Сатурном казалась тем самым свежим воздухом, которого Алику так не хватало в вакууме безвременья «Эрраты».
Один из маминых любимых авторов писал, что душа человека на несколько дней отстает от тела при перелёте между континентами. Что ж тогда говорить о космосе? Алик все думал: не вытряхнуло ли вот так же и его душу – несколько лет назад, где-то на старте? И вот теперь он давал ей шанс догнать его.
Понятно, что с Даней и остальными Алик своими мыслями о времени и тем более о душе не делился. Подобные рассуждения могла понять разве что мама.
Но ей не стоило знать о Сатурне.
Книги
Мама была маленькая, тощая и напоминала Алику голодную ящерку. Иногда казалось, что голод мама утоляет буквами. Она замирала на табуретке в невозможной позе, скрючившись под светом крошечной лампы, и жадно читала. Или все было наоборот, и это буквы утоляли голод мамой, затягивая ее в книжные миры
