Книга Млечный Путь, 21 век, No 2(43), 2023 - Владимир Анатольевич Моисеев

случилось, а теперь, как я мог объясниться с властителем небес? Какую извинительную фразу построить, чтоб заслужить его прощение?

Сказано: "Я сотворил джиннов и людей только для того, чтобы они поклонялись Мне". Это и есть смысл и суть всякого существования, мера мер и весть вестей. Что может быть возвышенней и прекрасней пятикратной молитвы, что сравнится с ней в человеческой юдоли, что вознесет всякого выше ежедневного устремления к свершению ее? Пропуск или искажение хотя бы единой влечет за собой семьдесят лет адского пламени, и еще четырнадцать бед - пять в этой жизни, три по смерти, три в могиле, и три при воскрешении. И что я смогу ответить в оправдание, какую меру положу на другую чашу весов, когда мой грех будет взвешен и определен?

Посланник господа говорил, что уважительной причиной следует считать случайный сон от сильной усталости, возможно ли мне прибегнуть к подобному толкованию своего действия, вернее, бездействия? Соглашусь ли я с тем, что мой пропуск был по причине вполне житейской, случающейся у всякого, кто верует в святость молитвы, но по какой-то причине не может ее свершать. От этого он не делается нечистым, тем, кого господь наш встретит во гневе. И милость вседержителя всегда опережает его наказания, и никогда не поздно обратиться к нему за покаяниями и получить высшее прощение, ибо господь никогда не оставляет раскаявшегося.

Я долго молился, неведомо, сколько времени провел, прислонившись разгоряченным лбом к прохладе коврика. Я говорил, не пытаясь оправдаться, я рассказывал, вспоминая прежние свои грехи и раскладывая их по полочкам, я описывал все то, что случилось со мной в долгий переход, и еще раньше, пока не ощутил долгожданное облегчение, и оно уже подсказало мне, что мои моления не стали напрасными. Еще раз возблагодарив всемилостивого, я поднялся с колен, тут только обнаружив, что за дверью находится человек, дожидавшийся терпеливо окончания молитвы. Я подошел к двери, мне было сказано следовать в зал приемов - пришло время встречи с государем.

Возблагодарив вестника, я последовал за ним и вскорости оказался в небольшом помещении, мало походившим на тот роскошный зал, где мой господин принимал гонцов со всего света. Впрочем, в то время я мало замечал происходившее окрест, сбитый с ног случившимся утром, я никак не мог настроиться на встречу с государем. А ведь именно ради этого, нагородив несусветной, подлой лжи, господину моему я самовольно отправился в Мухтафи, где могла благополучно разрешиться судьба самого султана Турана.

Что зала, сам дворец мало напоминал здание, возведенное моим господином в Самарканде. Скромное строение, оно больше походило на летний домик визиря, отошедшего от дел, столь невзыскательным казалось. Мысленно я еще подивился, что самое важное строение Мухтафи терялось посреди других домов, как тут не вспомнить родной Самарканд, город мастеров, где дома известных чеканщиков, кузнецов, не говоря уж о создателях бумаги, выделялись среди прочих простой величественностью и изящностью стиля. В Мухтафи все было иначе. До странности разнообразная архитектура, где самые разные стили мирно уживались друг с другом, а дома, что возведенные совсем недавно, что созданные, как кажется, во времена самого Искандера, мирно соседствуя, создавали неповторимую картину города. И среди этих зданий виделся неким отщепенцем дворец правителя, в дом коего я и проник, прикинувшись совсем не тем человеком, которого он желал бы видеть.

Государь принял меня, восседая на резном деревянном троне, больше похожем на стул старинной работы. Мне была предложена честь, после церемонии положенного приветствия, воссесть на пуф в трех шагах от трона, на изящных, плотных коврах, устилающих всю залу. Странным образом расцветка их напомнила мне пол в мечети моего господина в столице, невольно перед тем, как воссесть на пуф, я коснулся рукой ковров и только после этого обратил взоры на государя.

Некоторое время правитель смотрел на меня, затем начал беседу. Разговор зашел о наших общих интересах - о бумаге, которую в Самарканде делали вот уже несколько веков и качества всегда превосходного. Наши торговцы вывезли в свое время секрет ее приготовления из империи Мин, с той поры город мастеров славится еще и этим своим достославным умением. Неудивительно, что и Мухтафи требовалось немало бумаги, особенно, если вспомнить, сколь великая в городе, затерянном в скалах, библиотека, немудрено, что сюда приезжают многие мудрецы в поисках новых истин, ученые, в стремлении расширить свои познания и поэты, желающие обессмертить свое имя. Ведь Либерия эта почти без происшествий дожила до наших дней с времен Заратустры - согласно легенде, именно в те времена ее и основали, при первых правителях города-государства.

Государь говорил, я кивал охотно, не краснея. Несмотря на усобицу, терзавшую Туран уже два года, мы продолжали продавать бумагу, да и не только ее, чеканные изделия, керамику, посуду, все, что помогло пережить лихолетье, справиться с врагами, восстановить порядок в изнемогающем государстве. Неудивительно, что караваны неизменно отправлялись в путь, пусть сейчас и в сопровождении изрядного количества стражей, сорванных с мест. Но и они понимали, сколь важны для нас торговые пути, именно по ним нам идет все необходимое для преодоления тяжких лет.

Я подтвердил, что из Самарканда после середины февраля выйдет караван, небольшой, в тридцать возов, шесть из которых войдут в Мухтафи со всем, им необходимым, оплата, как всегда, золотом и серебром. Государь поблагодарил меня и неожиданно поднялся, давая понять, что беседа наша окончена. Я вскочил следом, растерянный, не понимающий, что происходит, взволнованный уже самим стремительным окончанием разговора, правитель Мухтафи кивнул мне, разрешая удалиться.

- Государь, прошу вас, всего одна просьба, - дерзновенно осмелился я возразить правителю. Тот изумленно воззрился на меня. - Речь пойдет о необходимости для брата вашего, султана Мухаммада Тарагая...

- Я выслушаю ее позже, - изволил ответствовать государь. - День и час вам сообщат.

И в сопровождении стражей вышел из залы, оставив меня, раскрасневшегося выходкой, терзаться сомнениями в одиночестве.

Еще некоторое время я постоял, бессмысленно глядя на затворившуюся дверь, после чего вышел, доплелся до своих покоев, совершенно не представляя, что делать. Будущее затянулось тучами, я понимал, что мою просьбу сразу не выполнить, попросту невозможно это сделать, но и не ожидал, что ее не станут рассматривать вовсе или перенесут на неопределенный срок. Хотя мог бы и предположить, ведь когда-то отец господина моего послал в Мухтафи своего доверенного советника с подобной моей просьбой, советник прождал встречи с правителем Мухтафи два месяца. Но у меня не было такого количества времени! И как дать понять государю, я не имел ни