Книга И отрет Бог всякую слезу - Николай Петрович Гаврилов

план все-таки рассчитан только на удачу. Каждый, кто хотел сбежать, думал, как они, и немцы это прекрасно понимали. Ползи ты хоть под вышкой, хоть за вышкой, их бы осветили прожектором уже под первым заграждением. И лежа с головой под шинелью Саша думал, что ему отсюда уже никогда не вырваться.

Чтобы сбежать, требовалась совершенно иная идея; нечто неожиданное, исключительное, непредвиденное для охраны и администрации лагеря. И такая идея скоро появилась….

В середине октября в Масюковщине выпал первый снег.

Огромное пространство лагеря за одну ночь сделалось белым. Исчезла растоптанная черная грязь возле бараков и в проходах между секторами, исчезли лужи и кучи мусора. Все спряталось за белой первозданной чистотой. Побелели вышки и крыши зданий, побелела запретка. и лес за забором. В сером затянутом небе каркали вороны, кружась над белой водонапорной башней.

В этот день в лагере казнили восемь офицеров, готовящих групповой побег из офицерского барака. В нем находились те, кто не успел или не захотел снимать с себя знаки различия. Все беглецы являлись кадровыми командирами Красной Армии.

Их план был дерзок. У пленных, работающих в авторемонтной мастерской, офицеры заказали восемь заточек, намереваясь перерезать ими охрану. Затем они собирались выбраться из локальной зоны, захватить стоящую возле комендатуры легковую машину коменданта и протаранить ею ворота. Все должно было произойти днем, в тот момент, когда немцы обедают в немецкой столовой за территорией лагеря.

Офицеров выдали за день до назначенной даты. Кто-то сходил в комендатуру. Автоматчики с овчарками вытащили их ночью из барака и запихали по четверо в два проволочных карцера. Затем допрашивали по одному. Их казнь господин комендант назначил на утро.

В девять часов утра комендант приказал построить весь лагерь. Огромная масса людей расплылась по белому снегу вокруг плаца как чернильное пятно. По свисткам полицейских люди построились в многотысячное каре. Строй шевелился, топтался на месте. Пленные мерзли. Большинство из них попало в лагерь в летней форме одежды. Многие продали свои сапоги за стограммовую пайку хлеба, и теперь стояли в одетых на ноги рукавах гимнастерок, с двух сторон закрученных проволокой. Выпавший снег предвещал скорое наступление зимы, которую они не переживут.

Прошло полчаса томительного ожидания, прежде чем на плац вывели восемь неудавшихся беглецов. Они были в одном нижнем белье, босиком. Полицаи вели их по снегу к приготовленной виселице. Все беглецы были избиты, лица заплыли, нательные рубахи измазаны кровью.

Привыкший к массовым казням лагерь терпеливо ждал, когда все закончиться и можно будет разойтись по баракам.

Восьмерых офицеров поставили на деревянные чурбаки, надели на шеи петли. Люди в последний раз смотрели на мир, который им предстояло покинуть. Среди них выделялся один молодой лейтенант. Лейтенант притягивал к себе взгляды многих пленных выражением своего лица. Оно было совершенно спокойным, он вроде даже улыбался, смотря на серое небо, словно сделал на земле все как надо, и ни о чем не жалел. Была жизнь — он жил, пришла смерть, — он был готов умереть, не вымаливая себе лишней минуты. И если можно было бы повернуть время назад, он бы, не секунды не колеблясь, снова попытался бежать, и опять бы умер.

Из общего строя за последними приготовлениями к казни наблюдал невзрачный мужичок со слезящимися, постоянно моргающими глазами. Механик из авторемонтной мастерской. Это он делал заточки неудавшимся беглецам. За свою работу он взял с офицеров по три пайки хлеба с каждого, затем потребовал сапоги, они дали, а когда рассчитались полностью, вечером тихонько сходил в комендатуру. За переданную информацию он еще получил несколько пачек немецких сигарет.

Механик тоже был сотворен по образу и подобию Божьему. Но Божественная составляющая — совесть, легко перестает тревожить, если не хочется ее слышать. «Я это делал и Бог молчал, и я подумал, что Бог такой же, как я….» Что ему восемь чужих жизней, когда у него есть своя собственная, у него своя правда, это не его война, дома у него остались жена и дети, которым тяжело без папки.

Через несколько минут по знаку господина коменданта, подпорки из-под ног казнимых были выбиты, механик отвернулся, и восемь доверившихся ему людей повисли на веревках как тряпичные куклы. Зрелище закончилось, прозвучала команда вернуться в бараки.

— Это он сдал побег. Ребята из гаражей сказали, — зло выдохнул Андрей Звягинцев, когда они вернулись в свой локальный участок. — Такая гадина…. Три дня с тех командиров хлеб брал, жрал, в глаза смотрел, и уже знал, что выдаст. Он не должен жить. Надо его ночью придушить по-тихому….

— Убьешь его, немцы расстреляют каждого десятого, — спокойно возразил Петр Михайлович. Они втроем с Сашей стояли чуть в стороне от остальных пленных, не спешащих возвращаться в барак.

В этот момент к ним подошел какой-то красноармеец, один из тех растерянных пареньков, которые не сумели найти себе в лагере товарищей, и теперь бродили от одной группы к другой, останавливаясь возле них, в надежде найти в их кругу свое место. Еще подходя, паренек начал улыбаться, но Андрей коротко сказал ему, — «вали отсюда», и паренек, по инерции сохраняя на лице ненужную улыбку, сразу пошел в другую сторону.

— И план у них был дурацкий, — продолжал Звягинцев, не желая расставаться с темой утренней казни. — На легковой машине среди бела дня через центральные ворота…. Ну, выскочили бы они из лагеря, а дальше что…? Через сто метров их бы посекли из пулеметов.

— План от безысходности, — пожал плечами Петр Михайлович. — Зато красивый. Дерзкий….

Не вступая в разговор, Саша отрешенно смотрел на заснеженные крыши соседних бараков. Какая-то мысль мелькнула у него в голове еще на плацу. Мелькнула, исчезла, и тут же вернулась, поражая свой неожиданностью. При всей своей смелости она казалась ему настолько очевидной, что Саша даже удивился, как он не подумал об этом раньше.

— На броне, — тихо произнес он, оборачиваясь к Андрею и Петру Михайловичу. — На броневике из пулеметов не достанут…. Можно и вышку снести и ворота высадить. Это реально.

— Лучше уж сразу на танке. Че мелочиться? — зло усмехнулся Андрей. Он был не в настроении шутить.

Но Саша и не шутил.

— Танка нет, — спокойно возразил он. — А вот броневик есть. Даже два. И ты это знаешь.

Дело в том, что месяц назад в лагерный гараж на буксире притащили два броневика БА-20. Раньше они были на вооружении Красной Армии. При коротких боях за Минск немцы подбили их, и как трофей предали соседнему полицейскому гарнизону. В лагерной мастерской они стояли на ремонте. Саша и Андрей как-то видели