Книга Русский авангард. И не только - Андрей Дмитриевич Сарабьянов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это была последняя дань Ивана Клюна своему другу и великому художнику.
Владимир Маяковский и начало алогизма Казимира Малевича
Анна Ахматова через четверть с лишним века все еще находилась под впечатлением от двадцатилетнего Владимира Маяковского.
Я тебя в твоей не знала славе,
Помню только бурный твой расцвет,
Но, быть может, я сегодня вправе
Вспомнить день тех отдаленных лет.
Как в стихах твоих крепчали звуки,
Новые роились голоса…
Не ленились молодые руки,
Грозные ты возводил леса.
Все, чего касался ты, казалось
Не таким, как было до тех пор,
То, что разрушал ты, – разрушалось,
В каждом слове бился приговор…
И еще не слышанное имя
Молнией влетело в душный зал <…>
В этом стихотворении 1940 года, озаглавленном «Маяковский в 1913 году», Ахматова словно вспоминает одно событие, непосредственным свидетелем которого она на самом деле не была. Действительно, в 1913 году Маяковский «возводил грозные леса». В тот знаменательный 1913-й, в декабре, под эгидой общества «Гилея» и объединения художников «Союз молодежи» состоялись постановки «Победы над Солнцем» и «Трагедии “Владимир Маяковский”» – двух спектаклей нового футуристического театра.
«Победа над Солнцем» – совместное детище Алексея Крученых (текст), Велимира Хлебникова (пролог), Казимира Малевича (сценография), Михаила Матюшина (музыка). Режиссура была, вероятнее всего, совместной. «Победа» «впечатлила» художественную критику и публику – отрицательные отзывы и возмущение наводнили газеты. Современники не поняли новаторского характера постановки и восприняли спектакль как очередную выходку футуристов.
Постановка «Трагедии “Владимир Маяковский”» была не менее вызывающей и эпатажной, чем «Победа…», критики, за исключением нескольких небольших газетных рецензий, обошли ее вниманием.
В соответствии с бытовыми обстоятельствами того времени, в первую очередь финансовыми, постановка готовилась всего две недели. Средства экономили, поэтому режиссировал сам Маяковский, ему помогал Виктор Раппапорт, режиссер, драматург. Актерами были в основном студенты. Один из них, Георгий Гурьев-Гуревич, будущий архитектор, а пока студент Политеха и театральной студии, вспоминал о том, как проходили репетиции: «…я после лекции в Троицком театре Маяковского, А. Крученых и Д. Бурлюка, на которую получил от Крученых контрамарку, услышав, что они отправляются в кабачок “Бродячую Собаку”, отправился туда и выждав прихода вышеуказанных футуристов, хлопнул по плечу Бурлюка и заявил, чтобы он меня взял с собой, он вместе с Маяковским взяли меня обруки и вели играть, а так как эта роль только в I действии, то он мне еще дал роль “человека” во II действии. [Видимо Человек без головы и Обыкновенный человек] После читал свою оперу Крученых “Победа над солнцем”. В ней он мне тоже дал 2 роли: “Разговорщика по телефону” и “Пестрого глаза”. Артистами набрали студентов, хотя в опере, кроме театрального хора еще было 3 певцов из Народного Дома. В трагедии еще самого себя играл Маяковский. Спектакли 2, 3, 4 и 5 декабря состоялись в бывшем театре Комиссаржевской ныне театр “Луна-парк”. 2 раза шла трагедия и 2 раза опера. За 10 репетиций нам заплатили по 2 рубля и за 4 спектакля по 5 рублей. Таким образом я заработал за 1 1/2 недели 40 рублей».
В отличие от критиков, у «людей театра» от постановки остались сильные впечатления. Актер и режиссер Александр Мгебров был взволнован новизной и неожиданностью спектакля. Происходящее на сцене он воспринял эмоционально: «Началось представление. Полумистический свет слабо освещает затянутую сукном или коленкором сцену и высокий задник из черного картона, который, в сущности, один и составляет всю декорацию. Весь картон причудливо разрисован. Понять, что на нем написано, я не могу, да и не пытаюсь: какие-то трубы, перевернутые снизу вверх, дома, надписи – прямые и косые, яркие листья и краски. Что этот картон должен изображать? я так же, как и – другие, не понимаю, но странное дело, – он производит впечатление; в нем много крови, движения. Он хаотичен… он отталкивает и притягивает, он непонятен и все же близок. Там, кажется, есть какие-то кренделя, бутылки и все словно падает, и весь он точно крутится в своей пестроте. Он – движение, жизнь, не фокус ли жизни? Быть может, ребенок, который прогуливается по шумному современному городу, потом, когда заснет, именно во сне увидит такой картон, такие краски; увидит окна вверх ногами, пирожки или пирожные на крыше домов, и все вместе будет уплывать куда-то… и все как будто так легко можно снять и взять; а утром – снова свет, гул, шум и стук, рожки автомобилей, фрукты, пирожки, бутылки, солнечные лучи, извозчики, трамваи, солдаты, – все это будет пугать, оглушать, развлекать, восхищать и радовать маленький, слабый детский мозг, и часто, в смешении разных чувств, детское личико вдруг подернется, глазки раскроются в испуге и сколько, сколько раз, неведомо почему, заплачет крошка; и потом опять – маленькая кроватка, и тихая, тихая ночь с ее снами!.. Быть может то, что я увидел тогда, на этом картоне, – самое реальное изображение города, какое когда-либо я видел. Да, этот картон произвел на меня впечатление.
Вышел Маяковский. Он взошел на трибуну, без грима, в своем собственном костюме. Он был как бы над толпою, над городом; ведь он – сын города, и город воздвиг ему памятник.
Маяковский был в своей собственной желтой кофте; Маяковский ходил и курил, как ходят и курят все люди. “Не уходите, Маяковский”, – кричала насмешливо публика, когда он растерянный, взволнованно собирал в большой мешок и слезы, и газетные листочки, и свои картонные игрушки, и насмешки зала – в большой холщовый мешок; он собирал их с тем, чтобы уйти в вечность, в бесконечно широкие пространства и к морю…
Ничего нельзя было понять… Маяковский – плохой режиссер, плохой актер, а футуристическая труппа – это молодежь, только лепечущая. Разумеется, они плохо играли, плохо и непонятно произносили слова, но все же у них было, мне кажется, что-то от всей души. Зал же слушал слишком грубо для того, чтобы хоть что-нибудь могло долететь со сцены. Однако, за время представления мои глаза дважды наполнялись слезами. Я был тронут и взволнован… И все же впечатление от постановки было огромное».
Сергей Животовский. Трагедия «Владимир Маяковский». Журнал «Огонек». 1913
Подробное описание Мгеброва дополняется репортажной («рисунки с натуры», как сказано в подписи к репродукции в «Огоньке») картинкой Сергея Животовского, известного мастера шаржей и карикатур. На ней Маяковский изображен дважды: в центре сцены в пальто с шарфом, хотя в
