Книга Отче наш - Владимир Федорович Рублев

крыльцу. И не сразу слышит возглас Веры:

— Вот ты где? А я по всему коридору ищу. Подумала, домой ушел.

Андрею приятно видеть Веру. Он неожиданно для себя берет ее за руку.

— Ну что — идем?

— Да, конечно, — отзывается она, спускаясь по ступенькам чуть впереди его. — Вот мы часто говорим…

Она ждет, пока он поравняется с ней на дорожке, и продолжает:

— …дал слово — держи. А если так просто, без всякого слова… Может, просто привыкли мы с детства, с юности к разным обязательствам?..

— Но и без обязательств — как же? — возражает Андрей, поняв мысль Веры. — Ориентироваться на передовое надо.

— Согласна, надо, но… Представь себе, зачастую эта ориентация нашей души не задевает. Потребовали с нас — сделали, а если бы не потребовали?

— Подожди, подожди, — приостанавливает шаг Андрей, опять беря ее за руку.

Они стоят у тропинки, на которой недавно Вера видела их вместе с Любашей, и она высвобождает свои пальцы из его рук. Андрей краснеет.

— Но… я не согласен с тобой, — говорит он, все еще смущенный.

Они снова идут по дороге в поселок, горячо споря о том, что же требуется человеку для того, чтобы он сам постоянно помышлял о воспитании в себе высоких моральных качеств.

Андрей и Вера подходят к общежитию. Он поглядывает на освещенные окна, представив себе, как сейчас в комнатах шумно и весело. И как-то внезапно позавидовал Вере. Ведь его, Андрея, через сотню, две сотни шагов ждет гнетущая тишина пименовского дома, холодный бой старинных часов, ночной лай свирепого Рекса.

— Как же нам быть с Лагушиным и Кораблевым?

— Ну, вы сами в бригаде с этим разберетесь, — отвечает Вера. — Меня вот что интересует, Андрей. Что там у вас произошло на озере? Представь себе, не верю я в такую глупость, что ты утопил мальчишку. Это же абсурд.

— В том-то и дело. Да и никто не верит, а вот Луша Лыжина утверждает, что это так… А бывало вот как…

И Андрей со всеми подробностями начинает Вере свой невеселый рассказ.

2

Лишь в комнате Вера вспоминает, что так и не спросила Андрея о Любаше. Сегодня видела ее на эстакаде среди породовыборщиц, и внезапно память подсказала: эта девушка выходила из калитки церковной ограды. И в воскресенье Вера видела ее возле церкви…

Вот уже около двух месяцев Вера иногда бывает в церкви. Василий Вяхирев, узнав о ее странном паломничестве к «божьему храму», недовольно поморщился:

— К чему это все? Слухи разные пойдут, скажут — шпионят члены комитета.

— Ну и пусть говорят… А мне надо знать, кто из наших шахтовских попу крест целует.

С минуты на минуту появится Василий, договорились идти в кино. Вера принимается готовить ужин, вспомнив, что надо еще погладить платье… А хотелось бы еще переговорить с Андреем. Хорошо бы сегодня, сейчас! Да, да, неплохо посмотреть, где и как живет он, этот Андрей с «двадцатью пятью несчастьями».

Василий входит в комнату размашисто, без стука. Он уже переоделся в тщательно отглаженные брюки и зеленую футболку, которая, как обмолвилась однажды Вера, очень идет ему.

— Опять задержка? — ласково щурится он, посматривая на Веру, занятую утюгом.

— Я быстро, — кивает Вера, пробуя пальцем, нагрелся ли утюг. — А потом нам и торопиться-то особенно некуда.

Василий смотрит на часы.

— Половина восьмого. Пока идем и…

— Понимаешь… Я вот о чем подумала…

Чем яснее Вера говорит о своем желании посетить Андрея, а потом Любашу Пименову, тем больше иронии сквозит во взгляде Василия.

Наконец он не выдерживает:

— Брось, пожалуйста! Вваливаться в дом непрошеными гостями… Какие-то правила в поведении надо же соблюдать? Да она попросту выставит нас за дверь, эта Люба Пименова, и ее ни в чем не обвинишь. Вот если вызвать ее в комитет…

— …провести сугубо официальный разговор с этаких прокурорских позиций, — говорит Вера, и в глазах ее вспыхивают злые огоньки. — Это ты предлагаешь? Эх, Василий… Любишь ты кабинетную суету… «Вызывайте следующего!» Так, что ли?

— Ну, опять мораль, — морщится Вяхирев. — Ты удивительна в своих требованиях ко мне. Всегда чем-то недовольна. Я уже рот боюсь раскрыть: вдруг не так?

— Значит, идем? — настаивает Вера. — Я вижу, что и тебе хочется, но жаль билетов. А ты не жалей, это нужно, понимаешь? Кстати, — оживляется она, — нам все равно идти к этой старухе Пименовой. О разговоре с Никоновым не забыл? А в кино и завтра сходим…

— Ладно, сдаюсь. Но в таком случае и ты согласись со мной… В общежитие к ребятам из бригады Макурина зайдем.

Откровенно говоря, Василий собирался завтра попросту вызвать всю бригаду Макурина в комитет, но теперь об этом сказать было неудобно. К тому же мужское общежитие — по пути в поселок, и разговор можно перенести на сегодня.

— Да, да, зайдем, — соглашается Вера.

3

В общежитии Лени Кораблева не оказалось, он ушел на занятия в университет. А Лагушин был дома.

В одной майке и трусах, свесив тонкие узловатые ноги с койки, сумрачно, тяжело он смотрит на Игнашова. Под цыганскими глазами Пахома — пухлые отеки; нижняя губа разбухла, шелушисто потрескалась.

— Может, неправ я, да? — сдвигает брови Степан. Он стоит у стола посреди комнаты, опершись широкой полусогнутой ладонью на скатерть. Кузьма Мякишев сидит на тумбочке, бросая взгляды на Пахома, но делает вид, что главное его занятие — наблюдать в окно за бульваром. В разговор он пока не вмешивается.

— Учить меня вздумал? — цедит сквозь зубы Пахом. — Отвали, друг… Кто ты такой? Вместе вкалываем, на одних правах. Может, метишь в бригадиры?

Степан делает судорожный шаг к койке, но Кузьма Мякишев останавливает его:

— Тихо, ребята!.. Не зажигайся, Степан, попробуем без рук доказать этому сморчку, что он поступил дрянно.

Мякишев соскакивает с тумбочки, отряхивает брюки и, подойдя к Пахому, опускает тому руку на плечо.

— Видишь ли, Пахомчик, свои идеи мы тебе насильно не вталкиваем, ты уже из детского возраста вышел, и так далее… Но ты живешь, работаешь с нами, и за твои пьяные выкрутасы нам своим горбом приходится рассчитываться, понял? Или, думаешь, Степану, мне да и другим ребятам очень хочется тебя обрабатывать?

— Да отпусти ты, — морщась, поводит плечом Лагушин. — Какого черта вы напустились? От начальства влетит, знаю, а ваше-то дело какое? Просили бы замену…

— У нас не проходной двор, Пахом, а свой коллектив, своя бригада. Мы и без замены сработали сегодня неплохо, но дело-то не в этом… С начальством у тебя свой разговор, а с нами — особый. Мы тебе не ваньки-встаньки, мы и сами