Книга Гостеприимный кардинал - Е. Х. Гонатас

до безнадежного состояния. Мои руки, постоянно поднятые вверх и напряженные, уже затекли, и я не мог признать в них продолжение моего тела.

На седьмой остановке я принял героическое решение быстренько спрыгнуть с автобуса, оставив все бесплодные попытки. Пешеходная дорожка горела на солнцепеке, на ней было множество булыжников, испускающих пар. Разноцветные ящерицы ненадолго появлялись, но при малейшем моем движении снова прятались среди камней. Я в отчаянии огляделся. Нигде не было видно ни убежища, ни деревца, чтобы спрятаться в его тени и спастись от жары.

Букет в моих руках уже совсем увял. Инструмент моего спасения теперь был совершенно уничтожен. Я разочарованно зашвырнул его останки на соседнее поле. Неожиданно проворно, несмотря на свои объемы, одна корова вытянула губищи и схватила его своими желтыми зубами.

Я вернулся на остановку, чтобы дождаться обратного автобуса. И – хотите верьте, хотите нет – я совершенно не мог вспомнить, кому же предназначался этот мой многострадальный букет.

На пирсе

Пирс широкий, он омывается морем. Вода благоухает, мягко разбиваясь о каменные ступени. Народ снует туда-сюда. Кто-то возвращается, кто-то готовится уезжать. Человек средней комплекции в широкой круглой шляпе держит чемодан и длинную удочку. Проходя мимо, он обдает меня резким запахом водорослей и прочих морских растений. Его щеку закрывает черная донная рыбка, скользкий сомик. А когда он поворачивает голову, я вижу, что к другой его щеке прилепился зеленый окунек.

Еж

Я много повидал на своем веку акробатов с мировым именем и славой, видел, как они поднимаются по веревочным лесенкам на огромную высоту и выполняют тысячи опасных трюков в воздухе, но больше всех на свете я любил одного маленького ежика, который однажды солнечным утром вскарабкался с поразительной скоростью, искусством и изяществом на проволочный забор и проскользнул с соседнего участка в мой сад, может, чтобы просто сменить обстановку, а может, чтобы поесть винограда, уже созревшего и свисающего тяжелыми гроздьями с моей старой виноградной лозы.

Я достал из садовой кладовки пару толстых желтых перчаток из свиной кожи, надел их и схватил этого маленького захватчика. Как только я до него дотронулся, он съежился, стал абсолютно круглым мячиком, украшенным иголками. Я аккуратно положил его в деревянный горшок, больше чем наполовину наполненный землей. Как только еж высвободился из моих рук, он снова принял обычный вид. Он опять стал маленьким поросеночком с черненькими глазками, вместо щетины из него торчал целый лес темных иголок, как у морского ежа. Виноград, который я ему дал, он есть не стал, так же как и кусочки сырого мяса. Ему, как видно, нужна была живая пища.

Моя акация, высоченное дерево, помимо тонкого аромата белых цветов по весне и прохладной тени летом, дарила мне и богатую пищу для моего питомца. В ее дупле, куда легко помещалась голова младенца и куда я с трепетом засовывал руку, словно в пасть акуле, поселились разные насекомые: жучки, цикады, кузнечики, светлячки и червячки. Отодвинув старую сухую кору дерева и добравшись до белой древесной сердцевины, можно было нащупать черных и красных муравьев и всевозможных – со светло-изумрудной спинкой, а также с серой и коричневой – клопов. Они все были похожи на маленьких крабов. Большими длинными щипцами я собирал кузнечиков и клопов и складывал в стеклянную банку. Потом я брал и относил их в деревянный ящик с ежом, и тот хватал их и с жадностью пожирал.

Сначала он меня боялся. Как только я склонялся над ящиком, он сжимался и становился маленьким круглым мячиком, вооруженным иголками. Но со временем он ко мне привык. Однажды наступил момент, когда он стал откликаться на мой зов.

«Эй, Пипико, – так я его окрестил, – не прячься. Выходи, дай на тебя посмотреть».

Он бежал и обнюхивал мои пальцы, которыми я покачивал над его мордой. Со временем он настолько освоился, что разрешал мне пинцетом для бровей чистить себе шкурку от толстых клещей, ему досаждавших.

Так прошло целых три месяца с того дня, как я взял его под свою защиту. Но со временем ограничения стали его угнетать. Еж пытался ускользнуть из своей тюрьмы, но все его попытки вскарабкаться по гладкой стенке ящика были обречены на провал. В итоге он перестал принимать пищу, и я понял, что пришло время выпустить его на свободу.

Утром, когда я надел перчатки и отправился исполнять принятое решение, я нашел его окоченевшим, бездвижным и бездыханным.

Это стало мне уроком: нельзя лишать ни одну живую душу свободы. С тех пор я никогда не ограничивал живое существо ради собственного удовольствия.

Рыбы

Я стою перед кухонным шкафчиком с инструментами, гвоздями и краской. Пытаюсь навести хоть какой-то порядок на полках, но, несмотря на все старания, у меня ничего не выходит и я только усугубляю хаос. Через раскрытую кухонную дверь я вижу на балкончике два таза с водой. Один большой, как корыто, и в нем плавает прекрасная рыба, наполовину серебристая, наполовину – черная. Другой – поменьше, как ковш, и в нем тоже плавает рыбка, но поменьше, такого же серебристо-черного цвета. Я даже не успеваю хорошенько сообразить, как здесь очутились эти рыбины и девочка, которая появилась вдруг совершенно из ниоткуда и свистит мне в ухо: «Это я тебе их принесла, дядя, чтобы ты их выпустил в свой пруд».

Я был тронут, ведь эти, выбранные ею, рыбы относились к очень редкому виду, его как раз не хватало в моей коллекции, и потом, подумал я, самое главное – какого труда ей стоило отыскать их и принести мне. Я представил, как она прыгает через заборы, обдирает ноги о колючки, пролезает сквозь безлюдные сады и затем сидит на краю глубокого пруда в пустынном парке и ловит их – подвергаясь опасности поскользнуться и утонуть – большим сачком.

Книготорговец и его верный покупатель

Как всегда, когда судьба оказывалась благосклонной и ему удавалось выудить хорошую партию старых книг или рукописей, так и вчера мой добрый друг Теодор, букинист, позвонил сообщить об удаче, чтобы я снова был одним из первых, если не самым первым, кто воспользуется его исследовательским отбором: «Улов был хорош, дружище. Жду, чтобы ты меня разгрузил. Приходи как можно скорее». Как можно скорее было следующим утром, поскольку был уже вечер среды, а в это время магазины не работают.

Но моя известная страсть к книгам (ее обостряло и особое преклонение Теодора перед новым урожаем – ему показалось, что