Книга Евангельские мифы - Джон Маккиннон Робертсон

Иисуса, который был казнен, якобы, со всенародным оглашением царского титула, как это должно было во всяком случае иметь место при казни Антигона.

Весьма вероятно также, что при казни Антигона на голову его надет был соломенный или терновый венец для того, чтобы сильнее подчеркнуть его унижение. Филон также описывает один случай, когда чернь александрийская во времена Калигулы устроила кошачий концерт царю Агриппе, проводя по улицам с большой помпой юродивого Каравву, (очень редкое имя), разодетого в царские одежды. Toлпа встречала эту пародию на царя криками восторга, как повелителя (Maris, по-сирийски). В этом описании Филона есть, однако, мифические наросты, как и в рассказе о казни Антигона.

Рассказ о терновом венце, бичевании и царском титуле совершенно отсутствует в посланиях, как и остальные, впрочем, евангельские детали распятия, а потому и он должен быть признан мифичным. Первое, что приходит в голову исследователю в области сравнительной мифологии, когда он встречается с евангельским «терновым венцом», это мысль о том, что «терновый венец» был ничем иным, как вариантом античного нимба, который был атрибутом солнечного бога. По всей вероятности, оно так и было. Возможно, однако, что в языческой мифологии существовал атрибут, еще более похожий на евангельский терновый венец, бывший именно недостающим звеном между античным нимбом и евангельским венцом. Прометей и Геракл были двумя языческими спасителями, и оба они изображались с шутовскими венцами на голове. Греческий миф связывает между собой обоих спасителей. Согласно Атенею, Прометей, плененный Юпитером, осужден был на ношение ивового венца и железного кольца, и тот же исследователь античных древностей цитирует потерянное произведение Эсхила («Освобожденный Прометей» и «Сфинкс»), согласно которых набожные люди носили венцы, символизировавшие пленение Прометея и его самопожертвование ради людей[79]. Такой же венец ассоциировался у греков и с Гераклом. Согласно древнего греческого мифа Прометей, на которого наткнулся Геракл во время своего странствования, из благодарности к Гераклу за то, что тот умертвил орла, клевавшего печень героя, посоветовал Гераклу не ходить самому за золотыми яблоками Гесперид, а послать Атласа. Так Геракл и поступил, взвалив на свои плечи бремя Атласа. Когда Атлас принес яблоки, он предложил Гераклу подержать на себе небо еще некоторое время, пока Атлас доставит яблоки Эврисфею, поручившему Гераклу добыть яблоки Гесперид. Прометей посоветовал своему спасителю для вида согласиться на предложение Атласа, но попросить гиганта короткое время подержать небо, пока Геракл не сделает себе соломенной подушки на голову, чтобы легче было держать тяжелое бремя Атласа. Атлас на это согласился, но Геракл, конечно, так и оставил Атласа стоять под своим бременем.

Таким образом, и Геракл является спасителем, имеющим на голове шутовскую корону. Эта деталь является, вероятно, одной из тех бесчисленных историй, которые придуманы для объяснения древних ритуальных мистерий. По этому мифу мы можем заключить, что в греческом ритуале Прометей и Геракл изображались увенчанными короной из ивовых прутьев или терний. Возможно, что такие венцы надевались на голову и новопосвященным. В таком культе, как митраизм, у которого христиане позаимствовали свою вечерю, аскетический терновый венец не представляется необычайным явлением. Согласно свидетельству Тертуллиана какой-то венец был в употреблении у митраистов. В магическом культе Митры существовал обряд увенчания жертвы короной, так же, как и во всех языческих культах.

Рис. 31. Геракл с венком на голове.

От Атенея мы знаем, что в египетской религии терновые венцы играли особенно значительную роль. В Абидосе[80] были известные колючие древесные породы, ветви которых ниспускались гирляндами. Такого рода гирлянды, могли легко послужить поводом для создания евангельского мифа о терновом венце. Геродот сообщает нам также о том, что у греков был в ходу следующий рассказ. Когда Геркулес попал в страну египтян, они украсили его гирляндой и торжественно повели его в храм с намерением принести его в жертву своему высшему божеству. Однако, когда они подвели его к жертвеннику, Геракл внезапно напал на них и перебил их всех. Геродот отвергает этот рассказ с указанием на то, что египтяне не знали в то время человеческих жертвоприношений. Тем не менее, рассказ этот намекает на существование египетского ритуала, в котором бога-спасителя увенчивали короной и водили как пленника.

Быть может это как раз тот ритуал, который практиковался в Абидосе. В основе своей эта корона могла, конечно, символизировать именно древний нимб. У нас есть, однако, еще одно объяснение, которое столь остроумно разработано ученым Фрезером в его «Золотой ветви». Фрезер показал, что во время древневавилонского сакейского праздника какой-нибудь осужденный на казнь преступник облачался в царские одежды и в течение трех дней удостаивался царских почестей, после чего его раздевали, бичевали и распинали. Этот обычай является, по мнению Фрезера, комбинацией из обычая приносить в жертву преступника в качестве козла отпущения и специального, еще более древнего, обычая умерщвлять божественного человека для того, чтобы влить новую энергию и силу в жизнь мира вообще и в растительную жизнь в частности. Во время таких жертвоприношений жертва увенчивалась короной так же, как и во время заклания преступников в Афинах (во время Фаргелий — праздника Аполлона).

Следует также отметить, что во время древних жертвоприношений у североамериканских индейцев на голову пленника, предназначенного в жертву, надевалась корона из перьев, а в руки ему давался начальнический жезл. Этот обряд является, по-видимому, ничем иным, как позднейшей модификацией древнейшего ритуала, когда в жертву приносился начальник или высокопоставленное лицо. Таким образом, нить нашего исследования приводит нас от древнесемитского мифа о «сыне единородном», которого пожирает его отец Кронос[81], к ритуалу, в котором жертва облачалась в царские одежды и украшалась царскими атрибутами.

Мы имеем здесь, по-видимому, источник не только шутовского «коронования» Иисуса, но и вставки о разбойнике Варавве, «сыне отца», который во времена Оригена фигурировал в большинстве рукописей, как Иисус Варавва.

Возможно, что истинный источник рассказа евангелий о тайном погребении Иисуса следует видеть в обряде греков, которые имели обыкновение во время праздника Фаргелий внезапно и таинственно убирать трупы принесенных в жертву преступников. Напиток из уксуса фигурировал также и в таинствах Деметры. Мы, значит, снова оказываемся на пороге углубленного антропологического исследования, которое должно показать нам, что евангельский рассказ о распятии связан с древним и изменчивым восточным ритуалом. Но, так как такое исследование предпринято мною в другом месте, то мы пока на этом и остановимся.

XXV. Несение креста Симоном из Кирены.

Следующая деталь евангельской истории может быть тоже выведена с большой долей вероятности из языческого мифа. Один из второстепенных подвигов