Книга Холмы Каледонии - Мария Сергеевна Руднева

двоих.

Однако сейчас было не время поддаваться мечтам о несбыточном. У него были дела поважнее, которые требовали немедленного решения.

Кеб остановился возле здания Парламента. Мистер Мирт расплатился с возницей и без колебаний направился ко входу.

– Я к мистеру Уолшу, – коротко отрапортовал он. – Он ждет.

Мистера Мирта в Парламенте знали, потому спорить с ним не рискнули – пропустили, напомнив, как пройти к кабинету Чейсона Уолша. Мистеру Мирту было прекрасно известно расположение кабинета, который он посещал как по расписанию последние семь лет, но он лишь поблагодарил секретаря коротким кивком головы и прошел по коридору, выстланному красной ковровой дорожкой.

Чейсон Уолш в самом деле был у себя, и – какая удача – ничем не занят. В обычные дни его плотный график состоял из встреч и докладов, но последние дни он чувствовал себя настолько плохо, что выкраивал перерывы для того, чтобы принять лекарства. Его лечащий врач доктор Ламберт сопровождал его и дома, и на работе и постоянно упрашивал прекратить себя мучить и временно передать свои обязанности кому-то более здоровому. Тем более что одним своим изможденным видом мистер Уолш людей скорее пугал, чем вдохновлял.

Но мистер Уолш упрямо отказывался – причины он озвучил мистеру Мирту сразу, как узнал печальную правду о своем состоянии.

У него не было преемника, которому он мог бы передать бразды правления Бриттскими островами и при этом быть уверенным, что ничего из того, что он создал, не будет разрушено. В конце концов за семь лет его правления Ханьская империя до сих пор не выставила на границах свои корабли, а Эйре не развязала войну за независимость. Да, они все еще ходили по краю – но мистер Уолш привык балансировать на грани, словно опытный циркач, а потому разумно сомневался, что кто-то другой на его месте с этим справится.

О том, что другой человек на его месте будет поступать иначе, он и вовсе не собирался задумываться.

Календарь показывал тридцать первое мая.

День накануне Литы.

День накануне запуска дирижабля.

Мистер Мирт добудет ему абаллахское яблоко, потому что таков его долг. Он посвятил себя Британии, он сам выбрал свой путь, и теперь он уже не сможет отказаться от выполнения важнейшего в его жизни поручения.

Однако… Вышеупомянутый мистер Мирт снова наделал шуму, и все утренние газеты пестрят упоминаниями о ночном происшествии. Что за неугомонное создание! Интересно, все фаэ такие? Мистер Уолш не был уверен, что хотел бы встретить хотя бы еще одного.

Славно, что они ушли. Еще более славно, что не при нем, и он спокойно может оставаться в своем кресле столько, сколько понадобится для того, чтобы Бриттские острова процветали.

* * *

– Только помянешь… – усмехнулся мистер Уолш, глядя на тонкую фигуру мистера Мирта, возникшую в дверях. – Хотел бы я сказать вам, что сейчас никого не принимаю, и это было бы совершеннейшей правдой – у меня время врачебных процедур. Но вам повезло, я хотел с вами поговорить. Садитесь.

Он сделал приглашающий жест рукой, указывая на гостевой стул, но мистер Мирт остался стоять, только подошел ближе.

Мистер Уолш посмотрел ему в лицо и поразился, сколь мало в его чертах осталось человеческого – лицо словно заострилось, яркие голубые глаза сияли холодным огнем, и от этого взгляда пробирало до мурашек, и выражение, застывшее на его лице, не было ни одним из тех, что мистер Уолш привык наблюдать.

– Садитесь, Мирт, – настойчиво попросил он.

– Я постою, – холодно ответил Габриэль.

– Что ж, ваше право… – мистер Уолш раскрыл газету и развернул ее так, чтобы визитеру было видно. – Слухи о ваших талантах разлетаются быстрее звука! Не думали о том, чтобы стать оратором? Вы видная персона, привлекаете внимание общества…

– Не планировал, – процедил мистер Мирт. – Мне все равно, что успели придумать репортеры. Вы знаете, кто устроил поджог?

– Признаться честно, не имею понятия, – пожал плечами мистер Уолш. – Да и народ это мало интересует. Причины поджога – такая ерунда по сравнению с тем, что вы буквально вызвали дождь. Что вы натворили, Мирт?

– Что я натворил? – Габриэль сузил глаза. – Я спасал свое детище от завистливых дилетантов. Если уж вы каким-то образом оказались среди читателей желтой прессы, вы должны были видеть многочисленные нападки на меня и моих коллег. Я могу стерпеть все. Но не покушение. На мой. Дирижабль.

Его палец опустился прямо на газетную черно-белую парографию с подписью «Миртная магия».

– Это – показатель самых низменных, самых жалких качеств, которые только есть у смертных, – процедил он. – И это Британия, которой вы так гордитесь? В ближайшее время я выведу свой дирижабль из ангара и он будет стоять на открытом месте. Как я могу быть уверен, что это не повторится?!

– Ладно. Я выдам вам стражу. Я буду охранять ваш проклятый дирижабль столько, сколько вы сочтете нужным, если вас это утешит!

– О, это меня очень утешит! Но еще сильнее меня бы утешило, если бы подобного в принципе не произошло!

– Успокойтесь, Мирт, – мистер Уолш прижал палец к виску.

– Успокойтесь?! Кто-то пытался уничтожить дирижабль прямо накануне его запуска, кто-то очень настырный и настойчивый, и я знаю кто.

– И кто же? – устало спросил мистер Уолш. Лекарство переставало действовать, а мистер Мирт, кажется, сегодня не был способен на спокойный конструктивный разговор.

– Я скажу вам имя, – выдохнул мистер Мирт, наклоняясь ближе. – Это лорд Эдвард Дарроу, которого вы так оберегаете, игнорируя его возмутительное поведение. И вы, Уолш, можете ничего с этим не делать – я разберусь с ним сам, так, что у него надолго отпадет потребность… шутить. Но помните, что от успеха моего полета зависит и ваша жизнь!

Мистер Уолш промолчал.

Доктор Ламберт не выдержал и укоризненно проговорил:

– За что вы так с ним, мистер Мирт, он же болеет, ему нельзя волноваться…

– Вот именно! Мне нельзя волноваться, а вы, Мирт, помимо того, что врываетесь ко мне без приглашения, еще и творите беспредел! Допустить, чтобы смертные обыватели увидели вашу сущность! Для этого мы столько лет хранили вашу тайну?!

Мистер Мирт сделал шаг назад и усмехнулся краешком губ.

– Вы хранили мою тайну? Разве вам не известно, что любая магия хранит исключительно сама себя? Я жил жизнью смертного, потому что таков был изначальный уговор. И, должен заметить, вполне с ней справлялся. Но в случае, когда на кону стоит что-то особенно важное – безопасность моей страны, моего детища или дорогих мне людей, – я, как вы могли убедиться, без колебаний выберу обнажить свою душу, но не допустить