Книга Братья. Джон Фостер Даллес, Аллен Даллес и их тайная мировая война - Stephen Kinzer

не забыл. Два семени остались прорастать.

К концу срока правления Гарри Трумэна ЦРУ утвердилось в роли не только собирателя разведданных, но и проводника тайных операций. Оно продемонстрировало готовность выйти за рамки того, что делало раньше, вплоть до свержения правительств. Аллен и его друзья не могли осуществить все, что хотели, поскольку Трумэн не позволил бы им этого, но они были готовы. Им не хватало только друга в Овальном кабинете.

* * *

Аллен и Фостер с разной степенью интереса ожидали выборов 1952 года. "Жук" Смит дал понять, что покинет ЦРУ, как только к власти придет новый президент, а Аллен, будучи человеком номер два в агентстве, мог стать директором независимо от того, кто победит. Фостер, однако, был убежденным республиканцем. Его мечта могла осуществиться только в случае победы республиканца на президентском посту.

Вероятный кандидат, генерал Дуайт Эйзенхауэр, был кадровым военным, который редко вступал в контакт с нью-йоркской элитой или миром глобальных финансов, в котором Фостер провел свою жизнь. Фостер стремился установить личные связи. Он договорился о том, что его пригласят выступить с речью в Париже, где Эйзенхауэр занимал пост верховного главнокомандующего союзными войсками. Они провели две долгие беседы, и Фостер оставил генералу рукопись статьи под названием "Смелая политика", которую он только что написал для журнала Life. В ней демократы обвинялись в трусливой политике, направленной лишь на "сдерживание" коммунизма. Республиканцы, пообещал Фостер, перейдут в наступление. Они добьются "освобождения" "пленных народов" и раздавят коммунистических "истуканов" по всему миру.

"Существует моральный или естественный закон, созданный не человеком, который... попирается советскими правителями", - писал он. "За это нарушение они могут и должны поплатиться".

Учитывая возраст Эйзенхауэра и обширность его международного опыта, Фостер не мог надеяться на установление тех отношений между отцом и сыном, которые были у него с Дьюи. Тем не менее, он написал несколько предвыборных речей Эйзенхауэра и был главной силой в разработке внешнеполитической платформы Республиканской партии, которая осуждала политику "сдерживания" как "негативную, бесполезную и аморальную", поскольку она обрекала "бесчисленное множество людей на деспотизм и безбожный терроризм".

"Мы обвиняем руководителей действующей администрации в том, что они потеряли мир, столь дорого доставшийся им в результате Второй мировой войны", - утверждалось в платформе. "Коммунистическая Россия [имеет] военную и пропагандистскую инициативу, которая, если ее не остановить, уничтожит нас".

Подобные фразы Эйзенхауэр рассыпал в своих предвыборных речах, хотя, в отличие от Фостера, часто добавлял, что хотел бы достичь своих целей мирным путем. Он пообещал, что "освобождение народов, находящихся в плену", станет одной из его приоритетных задач на посту президента, и поклялся не успокаиваться, "пока порабощенные народы мира не получат в полноте свободы право выбирать свой собственный путь". Его кандидат в президенты, сенатор Ричард Никсон из Калифорнии, презирал демократов за то, что они относятся к противостоянию с коммунизмом как к "милой и приятной дуэли на пороховой подушке". В своих собственных выступлениях и статьях Фостер повторял ту же тему: демократы оставили "наследие умиротворения" и проводили политику, "которая в лучшем случае может держать нас на одном месте, пока мы не выдохнемся". Когда один из телеинтервьюеров спросил его, стали ли Соединенные Штаты сильнее "в отношении России" по сравнению с тем, что было годом ранее, его ответ был мрачным.

"Скорее всего, нет", - ответил он. "Прилив по-прежнему идет против нас. Куда бы я ни посмотрел, везде вопрос о том, что мы можем потерять в следующий раз, и мы, похоже, обороняемся, а они - наступают. Вы можете окинуть взглядом весь мир и найти одно место за другим, одно за другим, где возникает вопрос: "Неужели мы потеряем этот кусочек свободного мира?".

В ретроспективе это кажется преувеличением. Как пишет историк Стивен Амброуз, во время пребывания Трумэна у власти Соединенные Штаты "вытеснили русских из Ирана в 1946 г., пришли на помощь греческому правительству в 1947 г., ответили на вызов Красной Армии в Берлине и начали реализацию плана Маршалла в 1948 г., вступили в Организацию Североатлантического договора в 1949 г. и отбросили коммунистических захватчиков Южной Кореи в 1950 г., и все это под прикрытием доктрины Трумэна, которая провозглашала сопротивление Америки любому продвижению коммунизма в любом месте". Тем не менее, сумбурный поток мировых событий вызывал эмоции, которые приводили многих американцев на грань паники. "В то время мы все были в истерике, - писал спустя десятилетия Гарри Розицке.

Даже сейчас, когда об эмоциях того времени можно вспоминать относительно спокойно, трудно определить точное качество общественного настроения, в котором мы начинали свою работу. На ум приходят такие слова, как истерия и паранойя, и если в первом случае основным элементом является "эмоциональная возбудимость", а во втором - "систематизированный бред преследования", то оба они актуальны.... Призма холодной войны видела главную угрозу для Америки в кремлевских залах. Главным богом был Сталин, деспот и дьявол, коварный заговорщик с планом мирового господства.... Мир был разделен на две части: "коммунистическую" и "свободную". Все страны были либо хорошими, либо плохими. Те, кто не принимал чью-либо сторону, были плохими.... Холодная война стала священной войной против неверных, защитой свободных богобоязненных людей от атеистической коммунистической системы.

В течение десятилетия не было серьезных разногласий с этой точкой зрения. Белый дом, государственные секретари, обе партии в Конгрессе, пресса и читающая публика - все рассматривали коммунистическую угрозу через одну и ту же призму. Это был последний великий консенсус в Америке относительно наших внешних целей.

Как оказалось, этот образ был иллюзией. Призрак могущественной России был далек от реальности ослабленной войной страны с разрушенной экономикой, перегруженной гражданской и военной бюрократией и обширными территориями, охваченными гражданскими беспорядками. Иллюзорный образ был, по крайней мере, частично обусловлен провалом разведки.... Если бы в Советском Союзе во время войны были хотя бы зачатки американской разведки, или если бы мы сосредоточились на разведывательных операциях против России и Восточной Европы в период послевоенного затишья, ход холодной войны мог бы быть иным. Именно наше почти полное незнание того, что происходило в "запретной зоне" за "железным занавесом", помогло создать ложный образ сверхмощного Советского Союза.

На выборах 4 ноября 1952 г. Эйзенхауэр одержал убедительную победу над губернатором Иллинойса Адлаем Стивенсоном. Фостер был вероятным госсекретарем, но не бесспорным. Его отрывистые, ханжеские манеры раздражали многих в Вашингтоне. Другие возражали против его манихейского мировоззрения. Некоторые европейские государственные деятели считали, что ему не хватает изящества, тонкости и мудрости. Министр иностранных дел Великобритании Энтони Иден дошел до того, что написал Эйзенхауэру письмо с просьбой