Книга Соль любви - Ирина Кисельгоф

– А я хочу, мечтаю, чтобы меня достали мои предки! Чтобы доставали каждый день! Каждый! Знаешь, что такое быть погребенным заживо в гробу бабушкиной квартиры? Когда у тебя никого нет и никого не будет. Когда тебя предали и забыли самые близкие люди. Знаешь, как это страшно? Когда нет будущего и нет никакой надежды на будущее! Ты знаешь, что такое быть брошенной вещью? Знаешь или нет?

– Не знаю и знать не хочу!

– Идиот! Тупой идиот! – крикнула я и заплакала.

Все было бесполезно. Мы не только разные, мы чужие. Совсем чужие. И я заплакала еще горше.

Я сотрясалась от рыданий всем телом, Илья обнимал меня, повторяя и повторяя одно и то же. Как заведенная кукушка.

– Катя! Катька! Ну, перестань. Я же не знал, что они живы. Ты не говорила. Перестань. Ну, пожалуйста!

Он целовал меня в макушку, совсем как Гера, а мне было от этого еще горше. Если ты привык к тому, что тебя не любят, лучше, чтобы не жалели. Это хуже ненависти. Намного хуже. Жалость бьет ниже пояса, когда этого совсем не ждешь. От жалости можно умереть так же, как от одиночества. Их никогда не ждешь. Их никогда не хочешь. Они приходят молча и тягостно, как черные шары, и преследуют всю жизнь.

– Прости меня, Катька. Я не знал.

Я увидела растерянные глаза Ильи, и во мне растаяла серая, стылая льдина. Я обняла его. Он уложил меня в постель. Как маленькую. Мы лежали в темноте, так легче рассказывать о своей жизни. Когда не видишь лица.

– Я помню угол забвения. Меня забыли там на всю ночь. У него запах пыли, и он молчит… Все время молчит. В нем много солнечного света, острого, как спицы. Они проходят насквозь, делая тебя невидимым… Я все время надеялась, что меня заберут или мама или папа. А их не было и не было. Тогда я ждать перестала. Просто устала. Ждать тоже устаешь. Сил не остается совсем, будто ты умер. Меня никто никогда не ждал и не искал. Наоборот, от меня все уходили. Один за другим. Навсегда.

Я повернулась к Илье и не увидела его лица в темноте. Так лучше. Так легче спросить самое главное.

– Ты не уйдешь? Я больше такого не вынесу.

И мое горло вдруг перехватило. Я машинально взялась за него рукой, чтобы легче было говорить.

– Не уйдешь? Обещаешь?

Илья промолчал. Я позвала его еще раз. Он не ответил. Я наклонилась над ним. Он спал. Я тронула его за плечо. Он не проснулся. Я оглянулась, будто кого-то искала. Сама не знаю кого.

– Мама! – отчаянно позвала я и вспомнила, что у меня нет матери.

В комнате было так тихо, что я не слышала даже дыхания. В тихой, черной комнате я осталась совсем одна. Я посмотрела на черное небо – ни единой звезды. И рассмеялась. От меня ушел даже бог. И он устал от меня. Как все.

Разве можно понять того, у кого никого нет?

В эту ночь мне ничего не снилось. Потому что не было никого и ничего.

* * *

– Муж хочет мальчика, – сказала роженица. – А у нас все время девочки. Я рожаю уже в шестой раз.

– Я же говорила твоему мужу, проблема в нем, – раздражилась акушер-гинеколог. – У него сперматозоиды только с Х-хромосомой. Его сто раз обследовали. Что ему надо?

– Знаю, – вздохнула женщина. – Но он все равно надеется.

– Ты рожаешь почти каждые два года. Матка должна отдыхать четыре-пять лет. Как она у тебя выдерживает? О себе думать надо, а не о муже.

– Как о нем не думать? – роженица снова застонала. У нее были потуги. Скоро рожать.

– Господи! Что за бабы? Одна другой дурнее. Акимовна, давай каталку! Начинается хрень-дребедень. Первая за сегодня.

Мы стояли у кровати еще молодой женщины. Вокруг лица вились волосы, ниже пояса, медовые. Как у меня. Они прилипли к потному лицу и стали цвета молодого гречишного меда. Она тихо стонала и выгибалась от боли, держась руками за раму кровати. Мы стояли столбом, учились уму-разуму.

– Не страшно? – спросила Рыбакова.

– Нет, – ответила женщина. – В шестой раз. Чего бояться? Обычное дело.

Она тихо стонала и едва слышно говорила. Тихие слова с перерывами на боль.

Рождение ребенка – необыкновенное дело. Душу переворачивает. Даже у таких балбесов, как Зиновьев и Старосельцев. Комок у горла сам по себе, не прося разрешения. И слезы на глазах. Наверное, во время рождения ребенка бог всем целует макушку. Учит уму-разуму. По-своему.

– Кто? – спросила женщина.

– Девочка.

Женщина улыбнулась. Ей положили ребенка на грудь. Он плакал громко и требовательно, говоря: я пришел. Слышите? Я пришел!

– Дура ты, – сказала ей акушер-гинеколог. – Снова рожать придешь?

– Красавица, – ответила женщина. – У меня все девочки красавицы. Одна другой лучше.

Я тихо заплакала в стороне. Мне было тоскливо. Не знаю почему. Наверное, потому, что я девочка, а у меня нет мамы, которая сказала бы мне, что я красавица. Или еще отчего-то.

– Имя придумали?

– Петя! – рассмеялась женщина.

– Господи! У твоего мужа фантазии кот насрал. Из года в год Петя да Петя. Мужиков надо душить еще в пеленках!

– Не надо, – возразил Старосельцев. – Мы все равно помрем. На войне какой-нибудь.

Мы разбрелись по родблоку учиться уму-разуму. Я зашла в послеродовую. В ее темном углу лежала женщина с медовыми волосами, такими же длинными, как у меня. Ее трясло от макушки до пяток. Я оцепенела от неожиданности. Ее трясло, я смотрела. Вся кровать была в крови. Она расползалась по белым простыням, как по промокашке. Тихо и вкрадчиво. Женщина меня не видела, она глядела в потолок белыми глазами. Только склерами.

– Твою мать! Хрень-дребедень!

Я вздрогнула и очнулась.

– Елизарова! Аборцанг с эфиром! Быстро! Кровь второй группы, резус плюс! Каталку сюда, твою мать! Что вы как мухи сонные? Задушу за материнскую смертность! Всех!

Женщина с медовыми волосами умерла. Спасти ее не смогли. Шесть маленьких русских красавиц остались сиротами. За один час.

После родов организм впрыскивает в кровь женщины эндорфины, чтобы забыть о боли и радоваться новой жизни. И женщина рожает снова. Вот такая выдумка бога.

Я подперла подбородок кулаками и смотрела, как Илья ест. Когда он ест, у него, оказывается, тоже образуются ямочки. Человек с ямочками на щеках на все случаи жизни.

– Илья, если я умру, что ты будешь делать?

– Хоронить.

У меня на глаза набежали слезы.

– Господи! Опять начинается! Что ты все время ревешь? Каждый божий день? Не хочешь похороны, выбирай на любой вкус. Бальзамирование, кремирование! Все что угодно!

– Кремирование. Это дешевле.

– Что за дурацкий вопрос? – вспылил Илья. – Что делают с теми, кто умер? Нормальные люди их хоронят!