Книга Остановка в Венеции - Кэтрин Уокер

По дороге домой мы с Лео прошли мимо восточной антикварной лавки, где снова повидались с бульдогом Энрико — он опять был в заклепках. Энрико обрадовался, заскреб лапами и пустил слюну. От нечего делать мы зашли в магазинчик и встретили там ту же светловолосую красавицу хозяйку и те же восхитительные бронзовые статуэтки танцующего Шивы. При виде Лео хозяйка пришла в восторг, однако, на сей раз порция ее доброжелательности досталась и мне.

В незапамятные времена Нильс подарил мне на день рождения изумительную бронзовую статуэтку Шивы, слитого со своей супругой Парвати. Оба воплощение прекрасной чувственности, в окружении нимба символических рук, сжимающих атрибуты обоих божеств. Прекрасное лицо Шивы хорошо видно, поскольку верхняя половина Парвати отсутствует. Однако, несмотря на это, от статуэтки веет потаенной страстью, священной страстью, единением, которое воплощено в их объятии. Парвати — душа, ищущая слияния с божественным. Иногда они танцуют. Танцующий Шива — это Натараджа, царь космического танца, он танцует в круге огня, энергии созидания и разрушения Вселенной, попирая в танце демона невежества и забывчивости. Нильса завораживали восточные учения; помимо опасной остроты ума его отличала духовная чуткость. А еще его воспитали католиком, и он находился в постоянном паническом бегстве от этой религии. И любил танцевать. После его гибели меня удержали на плаву лишь полученные от него буддистско-индуистскис знания. Как будто предвидел.

Почему-то от буддийских статуэток мысли перекинулись к «La Tempesta». Причастность к высшим силам, трансцендентность, если я правильно понимаю это слово, переданная через телесную чувственность, изобилие. Прекрасная обнаженная женщина с ее обильными телесами, но при этом никакой непристойности. И Лаура, обнажающая грудь, однако с такой ясностью и нежностью во взоре, что никто не углядит в этом распутства. Что-то метафизическое в том, как они обе предстают перед нами, то, что Маттео называл «больше, чем реальность». Джорджоне как-то удалось передать тот дух, то божественное, каким словом ни назови, что озаряет земную тварь. Даже «La Vecchia» с ее печальным откровением была прекрасна. Художник определенно что-то постиг и находил это повсюду в физическом мире. Может, моя вопиюще дорогая монография подскажет, что именно.

— Такая тонкая работа, — поделилась я со своей новой знакомой. — Жаль, не могу себе позволить приобрести.

— У меня есть поменьше, — ответила она. — Не такие дорогие, однако, не менее прелестные.

Она выдвинула ящик с бронзовыми миниатюрами, среди которых попадались отполированные ладонями до блеска, сияющие, словно драгоценные камни. Мы с Лео, устроившимся у меня на коленях, принялись копаться в этой блестящей груде. Мне приглянулись две: танцующий Ганеша, сын Шивы со слоновьей головой, любитель сластей, и маленькая потертая женская фигурка с копьем в руках.

— А это кто? — спросила я.

— Это Дурга, богиня, очень могущественная, победительница демонов. Довольно старинная фигурка.

— А денег у меня хватит?

— Думаю, да. Они в Индии еще не стали раритетами. Берите обоих. Ганеша будет приносить удачу и счастье, а Дурга — оберегать. И тебя тоже, — обратилась она к Лео, умильно улыбнувшись.

Мы купили обе миниатюры. Заодно обзавелись на обратном пути черным кашемировым свитером и парой черных балеток — в сандалиях становилось прохладно по вечерам, — а еще лилиями для Люси, собачьими галетами и симпатичным блокнотом в красном кожаном переплете, чтобы записывать приходящие и голову идеи. К тому времени мне уже полегчало. Я позволила себе вспомнить поцелуй, но задерживаться на нем мыслями какая-то часть сознания не дала. По дороге домой я разговаривала с Лео.

Мы снова угощались коктейлями в гостиной. Лидия весь день провела на чердаке, а Маттео — рядом с фреской. Я сидела у себя в комнате с Кларой, читая монографию, записывая свои сны и строя в новом блокноте прогнозы на собственное будущее. Биографической информации в монографии нашлось немногим больше того, что мы уже выяснили, однако с избытком хватало рассуждений о замыслах и намерениях живописца. Я едва ли продвинулась дальше первых страниц толстенного тома.

Лидия рвалась посмотреть фреску, но Маттео попросил повременить. Мне показалось, что Рональду он бы не отказал, если еще звезды удачно сойдутся, хотя он сам ничего такого не говорил. Я понимала, что Маттео разрывается между желанием разжиться помощью специалистов и страхом отдать лавры другому. Я читала эту дилемму у него во взгляде. Кому будет дозволено взглянуть на ларец, который сейчас спрятан у Люси в мастерской?

Я разделяла опасения Маттео, беспокоясь не только за него, но и за всю многовековую историю этого дома. Включая наши взаимоотношения. Самая законная наследница — Люси, а посторонние только смущают, по крайней мере, сейчас. Только вот как же мы будем разбираться, если сведений кот наплакал, да и те обрывочны? Мы ведь знаем лишь, что здесь жила Таддеа, знакомая с некой Кларой, которая умерла в этом доме, как и ее возлюбленный Z, что их ребенка куда-то дели и что Z может быть сокращением от Джорджо на венецианском диалекте. И ларец. Без ларца все, как говорят, вилами по воде. С другой стороны, если хоть что-то из этого подтвердится, Маттео прав — будет сногсшибательно.

— Да, материал там богатый, — ответила Лидия, когда Люси поинтересовалась, есть ли что полезное в шкафу. — Еще один сундук с сокровищами. Там записи и регистры по лечебнице и школе, деловые счета, списки, как я предполагаю, пациентов, или обучающихся, или и тех и других. Стопки отлично переписанных латинских текстов из скриптория, в основном античных — я, кажется, разглядела отрывок из «Энеиды». Их оставили здесь как запрещенные. Еще связки личных писем и фрагменты исторических сочинений о монастыре, составленные монахинями. Из них часто выходили замечательные летописцы, хоть об этом и не принято говорить, ведь женщины якобы слишком слабы и непоследовательны, чтобы доверять им как историкам. При том что они получали гораздо лучшее образование, чем многие мужчины, не испытывали недостатка свободного времени, а высокопоставленные родные держали их в курсе происходящих в мире событий. В общем, материал там потрясающий, и я надеюсь, вы дадите мне с ним поработать. Это был бы бесценный вклад в нашу область.

— Конечно, какие могут быть вопросы, — ответила Люси. — Только подумать, сколько голосов там жаждет, чтобы их услышали. И как интересно будет их послушать. Там ведь, наверное, женщины разного возраста?

— Да, судя по всему, учитывая, что тут была и школа, и лечебница. Подозреваю, что в записях могут попасться интереснейшие методики лечения чумы. Примитивные, конечно, в основном травами и молитвами, но тогдашние представления о чуме как нельзя точно отражают то время.

— Почему? — спросила я.

— Тогда считалось, что нарывы возникают из-за ядовитых испарений в воздухе, которые, в свою очередь, вызываются движением звезд. Медицина во многом была завязана на астрологии и астрономии, поэтому наряду с кровопусканием и другими малодейственными методами применялось чтение предсказаний. Многие, стоило разразиться чуме, просто пускались и бега или уходили в паломники. Как кто-то сказал, чем хуже лечения? Угроза чумы преследовала людей столетиями, поэтому понятно, что в здании попеременно устраивали то лечебницу, то школу. К семнадцатому веку, когда разразилась по-настоящему страшная чума, монахинь здесь уже не было. Тогда жертв чумы просто не выпускали из домов, а еще свозили на острова или на корабли в гавани. Жуткая, должно быть, картина. В честь избавления города от этого кошмара была построена церковь Салюте.