Книга Правила боя - Борис Седов

Несколько минут мы молча бродили по раскаленному асфальтовому прямоугольнику, потом Гена спросил:

– Слышь, Леха, а откуда у тебя погоняло Кастет?

– Да это не погоняло – прозвище, – смутился я. – У меня фамилия – Костюков, в школе звали Костыль, а когда боксом начал заниматься, в Кастет переделали. У меня сильный удар справа был, убойный.

– Что, правда человека кулаком убить можешь?

– Могу. Во всяком случае, мог, – подтвердил я. Были такие случаи в моей биографии, не на ринге, конечно.

– И боксера тоже? – продолжал изумляться Есаул.

– И боксера, если он к удару не готов.

– Классно! Научишь?

– Нет, Гена, удар годами ставить надо, у тебя терпения не хватит. И потом, – я снова вспомнил Мастера из Рязанского училища ВДВ, – в настоящем ударе не сила важна, и не точность. В него энергию вкладывать надо, которая в человеке живет. Тогда и несильным ударом убить можно…

– Ну и ладно, – легко согласился Есаул, – я все равно теперь больше из пистолета стреляю, а не руками бью.

Он помолчал немного, должно быть, вспоминая об оставленном дома пистолете.

– Ты с Пальцем, кстати, познакомился?

– Это – Псов Кондратий Иванович?

– Ну да, Псов… Он, когда по малолетке сидел, погоняло заработал, и знаешь какое? Член!!!

– Это за что ж его так?

– Да было за что, теперь-то смешно это… А у воров погоняло – это как имя, на всю жизнь дается. Представляешь, с таким погонялом всю жизнь жить? Так он когда на взрослую зону попал, со смотрящим договорился, чтобы тот его перекрестил. С тех пор Пальцем называется… А тех, с кем вместе на малолетке сидел и его прежнее погоняло помнит, он теперь мочит. Четверых, по-моему, уже грохнул. А может, больше.

Мы еще несколько минут молча потоптали пыльный асфальт и собирались уже вернуться в прохладу камеры, когда в небе, ограниченном прямоугольником стен, послышался звук приближающегося вертолета. Причем, вертолета военного. За время моей афганской службы я научился отличать на слух транспортную или десантную «вертушку» от боевого вертолета, несущего не мешки с продуктами, а крупнокалиберные пулеметы и ракеты класса «земля-воздух».

Звук вертолета приближался, и от этого на душе стало неспокойно – нечего в небе мирного города делать боевой машине смерти. И только я хотел сказать Есаулу об этом, как «вертушка» зависла над нашим двором и начала отрабатывать хвостовыми винтами, настраиваясь на боевую позицию.

– Валим, Гена! – крикнул я и, схватив его за руку, потащил к открытой двери, где в теньке курил вертухай, который вывел нас на прогулку.

Когда мы были уже у самых дверей, диагональ двора пересекла пулеметная очередь. Хорошая такая очередь, из двух спаренных крупнокалиберных пулеметов. Свободной рукой я ухватил вертухая, и мы втроем дружно упали на каменный пол коридора. И – вовремя, потому что после пристрелочной очереди во двор прилетела ракета, разворотив стенку между соседними площадками для выгула заключенных. Посыпались стекла первого этажа, Гена схлопотал по спине половинкой кирпича, мне щеку царапнул кусок штукатурки, а вертухай заработал здоровенную шишку на лбу, что, впрочем, нисколько его внешность не портило.

Завизжали сирены, послышался топот обутых в казенные сапоги ног, раздался многотысячный рев заключенных – тюрьма ожила, забеспокоилась, а я вслушивался в небо. Звук вертолетных моторов удалялся.

Я поднялся и, прижавшись к стене, осторожно выглянул. Во дворе висело густое облако кирпичной и штукатурной пыли, зато небо было чистым, ни облачка, ни вертолетика. Что и радовало…

– Пошли в камеру-то, – Гена пнул вертухая концом ботинка.

Тот нехотя поднялся, спереди на форменных штанах расплывалось большое темное пятно.

Тюрьма успокоилась только часа через два. Гена лежал на спине и размышлял вслух:

– Спина болит. К фельдшеру, что ли, пойти, или сюда его позвать… А то – девчонок на ночь вызвонить, пусть массаж сделают. Леха, давай девчонок вызовем.

Я пожал плечами, о девчонках сейчас как-то не думалось.

– Ну и правильно, ну их к дьяволу, – Гена перевернулся на живот. – Сявка, ты массаж делать умеешь?

Сева ответил:

– Я не знаю. Наверное, нет…

– А чего там уметь, – решил Есаул. – Гладь, да тискай, вот и все. Давай, приступай…

Сева перебрался на нары Есаула и принялся осторожно, чтобы не причинить боль, поглаживать ему спину.

Загремели ключи, дверь приоткрылась, показалась испуганная рожа вертухая.

– Господин Костюков, вас к господину полковнику просят.

– Кто такой господин полковник? – удивился я.

– Начальник тюрьмы, – шепотом сказал вертухай.

Гена рывком поднялся, подошел ко мне, обнял.

– Так понимаю, ты на волю идешь. Ни пуха… – И уже когда я подошел к двери:

– Ты со мной о деле хотел потолковать, помнишь?

– Помню, Гена. На воле встретимся…

– Береги себя, – услышал я уже сквозь лязг дверных замков.

Полковник внутренней службы Борис Борисович Хмырев поднялся мне навстречу.

– Рад, очень рад, – сказал он, протягивая мне руку.

Руку я пожал с некоторой опаской, потому что его радость явно была фальшивой.

– Счастлив познакомиться, наслышан о вашей встрече с Федором Ивановичем, так что, Алексей Михайлович, готов сотрудничать с вами. С Федором Ивановичем, господином Жуковым, мы всегда находили общий язык…

Казалось, от переполняющих его чувств полковник сейчас разрыдается. Однако молодец, взял себя в руки, вернулся к столу, вытащил из папки какую-то бумажку.

– Вот, – лицо его просияло, – только что пришло постановление. Изменяют вам, Алексей Михайлович, меру пресечения. На подписку о невыезде изменяют, справедливость-то восторжествовала, правда? А там, Бог даст, и вообще дело закроют…

Чем-то неуловимо он напоминал Петра Петровича Сергачева. Может быть, неискренней улыбкой, но если Сергачев и не скрывал, даже подчеркивал, что это всего лишь маска, то полковник Хмырев настойчиво пытался убедить меня в истинности его добрых по отношению ко мне чувств…

– У большого человека всегда много врагов, – продолжал источать елей полковник. – Стреляли вот в вас нынче, нам теперь стенку ремонтировать.

– Выпишите счет, – прервал я его, – оплачу.

– Что вы, что вы, какие пустяки. Но если вы настаиваете, – и он достал из той же папки листок бумаги, – цемент, кирпич, все денег стоит…

Я взял листок, мельком глянул и удивился – неужто полковник хочет сложить стену из малахита? – но ничего не сказал, положил в карман.

– Господин Киреев за вами машину прислал, так мы ее во двор загоним, так спокойнее будет…