Книга Эдда кота Мурзавецкого - Галина Щербакова

С ее помощью я оставлю эти свои записки. Мышка – это воплощение всех фантазий. Наши отношения с ней начались с тех пор, как Па стал выпускать свой интернет-журнал. В недрах этого, с виду неуклюжего, ящика он оставляет свои мысли, свой взгляд на мир и людей, и мне стало завидно. Я вдруг понял, те материальные мысли, идеи, что остаются от нас, и есть самые главные в жизни. Жизнь – коротка, мысль – вечна. И я стал изучать компьютер. Оказывается, он по-своему живой. Пахнет пылью и фыркает на глупости. Назло в нужный момент зависает, а потом вдруг толкает Па в том направлении, о котором тот еще секунду до этого не подозревал. Вот тогда я и стал присматриваться к глуповатой с виду коробочке с колесиком внутри. Компьютер и мышка – подельники в великой задаче сохранения человеческой мысли, в сохранении Па. Когда в некое будущее время кто-то наткнется на его заметки, с ним произойдет преображение бессмертием. Для меня самое интересное в жизни, когда толчок чужой одаряет тебя чем-то удивительным, и ты, вчерашний, уже не похож на сегодняшнего. Мысль – преображает. Физиология – принижает. Это меня разбередило. И я подсыпался к коробочке с колесиком. Я шел к ней, вдруг вспомнив слегка занудливого кота Мурра, который любил повторять: «Главное – увидеть свет. Когда пелена спала с моих глаз – я прозрел!» «Похоже», – подумал я про себя.

Я покрутил колесико в коробочке. Ничего. Еще и еще, и вдруг меня как кольнуло и я услышал беззвучные слова: «Не балуйся».

– Привет, – сказал я. – Запишешь мои мысли?

– Ничего себе! – фыркнула мышка. – А они у тебя есть?

Мне захотелось, как Тошку, ударить ее лапой, но она как бы фыркнула и сказала: «В свободное от работы время». И все. Замолчала. Но мне стало хорошо и спокойно. Мы договорились. Теперь у меня была задача – сформулировать свою первую мысль. Ах, как они полезли из меня – глупости. И я сказал: «Надо уметь отличать переполняющие нас громкие глупости от живущей тихо и незаметно с виду мудрости». «Истина приходит тихо, но от нее остается свет. И он тебя не покинет. Иди на него и прозреешь». Я потом при встрече рассказал об этом Мурру. Он ничуть не удивился. «Так и должно быть, если ты настоящий кот». Слово «кот» он вымяукнул, как-то особенно оскаливая пожелтевшие от старости клыки. Мне хотелось поговорить еще, но он тихо слинял. Он не особенно любил наши сборища.

Теперь я спокоен. Мои мысли останутся в животе этой мудрой машины, и кто-то когда-нибудь откроет их и потрясется увиденным. Пишущий кот?! И человек кинется к своему коту, ни в чем не виноватому, а главное не причастному к содеянному. Не потому, что этот случайно попавший под руки кот хуже или глупее меня – у каждого кота есть свой талант. К нам однажды на форум забрел живой кот, так он умел множить любые числа, одновременно разговаривая с ними. Он нам объяснил, что три – заносчивая девица, а семь – одноногий старик, а тридцать семь вовсе не девица и старик, как легко подумать, а Пушкин. У каждого великого человека есть свое число, у Чехова, например, сорок четыре.

А ночью случилось вот что. Я сидел на подоконнике и рассматривал ночь. Все-таки это лучшее, что есть. Бесконечное небо с разновеликими звездами. Одни просто ослепляют, а другие мягко так, с нежностью, мерцают, будто рассказывают что-то чудесное. И хочется туда, к ним, потому как лучше неба нет ничего.

Мои Па и Ма уже лежали, у них было вечернее чтение. Я прислушался к нему. «Бессмысленных животных не бывает... Не понимаю, почему каких-нибудь смышленых домашних животных, одаренных природными задатками, нельзя выучить читать и писать, более того – почему такому зверьку не возвыситься до положения ученого или поэта».

Я знаю этот отрывок. У Па на этих страницах лежит закладка. Это житейские воззрения опять же кого? Кота Мурра. Я повернул голову, потому что на подоконник упала тень и закрыла мне вид трамвайной остановки, на которой толпились ночные ездоки. Меня занимал один из них. Он обегал остановку справа налево и обратно, выбегал на рельсы и шел по ним, как мальчишка. А был он немолод, седые редкие волосенки шевелил теплый ночной ветер. Я люблю придумывать истории неизвестных мне людей по их облику. Но тут возникла тень на моем подоконнике. Откуда ей быть на десятом этаже? Тень шевелилась и я едва не потерял разум. В шаге от меня сидел Мурр.

– Как ты тут оказался? – спросил я.

– Должен же я знать в лицо читателей моих книг. Их все меньше и меньше. Иногда оббегаешь всю ночь – и ни одного. Лет сто тому назад их было не сосчитать, а сейчас всего пятнадцать. Твои – пятнадцатые. Тебе повезло. Кстати, что это за страна такая – неопрятная, нечистая?

– Россия, – сказал я обиженно.

– Никогда не слышал.

– Это не делает тебе чести. По-своему... она великая... Россия... Ты не бываешь на форумах, а у нас недавно был кот ученый из России. Его знают все.

– Если я не знаю, значит, уже не все, – важно ответил Мурр. Потом поднялся, выгнул спину и сказал: – Я запомню – Россия. Поспрашаю философов... Конечно, если здесь читают меня – ей уже будет скидка. Если она умоется...

И он исчез. Человек со старыми волосами продолжал оббегать остановку, Па и Ма выключили свет. Красавица-ночь ослепила и потащила меня к себе. Я посмотрел на спящих Па и Ма и шагнул в пространство ночи. Это было прекрасно. Ни на что не похожее ощущение полета.

Но внизу было холодно и грязно. Никакой красоты ночи будто и не было. И я пошел на остановку. Мне надо было, как это сказать точнее, идентифицировать свои оконные и земные впечатления. Если все не так, как со стороны окна, мой прыжок бессмыслен. И я глупый кот, сбитый с толку мудрецом Мурром. Старого человека, бегающего вокруг остановки, не было. Оказывается, он забился в угол лавки и издавал странные звуки то ли стона, то ли похрапывания, то ли сдерживаемого смеха. Хотелось понять, зачем он бегал и зачем тут свернулся. Но главное было не это – я не понимал, где мое окно. Я ведь никогда не видел дом со стороны, и я, в сущности, не знал, как мне вернуться. И я пошел к дому в состоянии – как бы сказать точнее? – легкой паники. И тут я снова увидел Мурра. Он стоял рядом и улыбался, довольно-таки противно.

– Ты наивен, как человеческое дитя. Ну спрыгнул, увидел, насколько внизу мрачнее и хуже, чем вверху, а как оказаться там, где живешь – не знаешь.

– Знаю, – ответил я и пошел напрямик к дому, серому и такому холодному с виду.

Мурр шел рядом.

– Ты живой и тяжелый, тебе не взлететь на свой этаж. Вот вход в твой дом, добирайся сам, а я тут приметил еще одно окно, за которым читают. – И он исчез. Дверь была открыта, и я вошел в подъезд. Здесь все было непонятно. Ступеньки вели вверх, и я пошел по ним. Я шел долго, но нигде не пахло моим домом. Ступени были холодные и грязные, лестница плохо пахла. Где-то тихо играла музыка. Эта была мне незнакома. И я вернулся вниз и забился в угол, как тот старик с остановки. И почувствовал родственность к этому старику. Ему некуда было идти? Или он, как я, не знал дороги? И тут я услышал его бормотание. Старик просил Бога забрать его к себе, потому как он никому не нужен. И Бог ответил ему очень невежливо: «Если ты есть, значит, ты нужен! Встань и иди». И я не видел, не знал, что старик встал и пошел, и его белые кудерьки светились в ночи. Значит, и я нужен, подумал я и, кажется, уснул. Во сне я опять летел с подоконника в ночь. И это было прекрасно. Я проснулся от громкого стука. Стучало прямо в уши, но было не страшно, а покойно. Я почувствовал себя дома, но не мог понять, как я там оказался. И стоило открыть глаза! Я был на руках у Па, и он целовал меня между ушами. А стучало его сердце. Потом мы ехали в лифте, и мне было так хорошо, как никогда не было. Ма стояла на пороге квартиры, она так выхватила меня, что мне даже стало страшно. Потом я понял, она плачет в мою шерсть, она бормочет какие-то слова, и все это – бегающий вокруг стоянки старик, целующий меня Па и его сердце и эта бормочущая и прижимающая меня Ма – сказало мне о человеке так много, что я решил – я единственная защита этих людей, и я скажу на форуме о том, как надо их беречь – смятенных, испуганных и страдающих. Никогда больше я не уйду от них, как бы ни была соблазнительна ночь, потому что нет ничего важнее их покоя, и если мы все...