Книга Шоколадная ворона - Саша Канес

– Он выдающийся филолог! – возопила Маня. – Он полиглот! Он даже твой амхарский не в пример лучше тебя знает!

– Это замечательно! – Я погладила подругу по голове. – Мой, Маня, язык, если уж на то пошло, не амхарский, а тигринья. Впрочем, это не важно. Увы, знание как тигринья, так и амхарского не всегда помогает в жизни. Несколько миллионов знатоков этих, несомненно, очень тяжелых в изучении языков валяются по канавам в надежде, что кто-нибудь кинет им кусок хлеба. А рядом есть земля, на которой можно чего-нибудь вырастить. Но... работа – не их путь. Так что твой сперматозавр усвоил, похоже, не только государственный язык моей прародины, но и базисные принципы современной эфиопской социальной культуры!

– Какие еще принципы! – верещала Маня. – Он много и упорно работает в Архивном институте. Но там почти ничего не платят, даже профессорам!

Проигнорировав крик ее души, я продолжила:

– Ты, милая, скажи мне, ты много учишься?

– Ну да...

– И работаешь где только можешь, правда?

– Да... Ты же знаешь.

– Знаю, знаю! Знаю даже то, что ты не очень по специальности трудишься – квартиры, офисы моешь, ну и все такое. Мог бы и он как-то поднапрячься, подхалтурить где-нибудь. Позанимался бы со школьниками, с абитуриентами. Глядишь, на цветы любимой женщине накопил бы, себе на носки и... на билетик в баню. Ему бы не повредило!

Маня кивнула и тут же всхлипнула.

– Но использовать Леву для такой работы с недоучками – все равно что микроскопом заколачивать гвозди!

Манефа совершенно неисправима.

– А тебя он тоже микроскопом трахал? И зачем он этим лично занимался? Он ведь мог какого-нибудь аспирантика попросить, а сам бы в это время суахили учил.

Маня посмотрела на меня так, словно я – серийная убийца младенцев:

– Он уже!.. Он уже знает суахили!

Чай был заварен, но мы с Маней решили все же для успокоения и утешения допить начатую бутылку вина. Сказано – сделано! Затем мы не удержались и разделались с остатками хлеба и сыра. Так что и у второй бутылки тоже не было никаких шансов уцелеть.

– А где у нас находится этот Архивный институт? – спросила я Маню после того, как мы чокнулись.

Я, конечно, слышала о существовании такого научного учреждения, но не имела никакого представления, где этот институт расположен.

– В Москве... А может, даже в Подмосковье. Не знаю точно... Его в качестве эксперта в нашу институтскую библиотеку пригласили. Какие-то материалы интересные нашли – не поняли не только откуда они у нас взялись, но и на каком языке они написаны. Вот мы с ним в читальном зале и познакомились.

– Хорошо хоть не в бане.

– Мы неделю как знакомы.

– Поздравляю!

– Вот что ты все время ехидничаешь! Ты что, правда как с Костей твоим попробовала, так до сих пор больше ни с кем не переспала?

– Я тебе когда-нибудь врала?

– А почему? Почему?! У тебя комплексы, что ли?

– Желания как-то не было...

Манефа от возмущения так подавилась, что мне пришлось бить ее кулаком по спине.

– Ты же говорила, что никогда не врешь! Зачем мне мозги вправляешь? Ты же наполовину эфиопка. У тебя темперамент какой должен быть?! Если бы ты в Эфиопии своей жила, за тобой уже целый выводок детей таскался бы!

– При чем тут темперамент? Эфиопка не эфиопка... У вас, комяков бледнолицых и отмороженных, в деревнях по сколько детей рожали, а?

– У нас просто зима длинная. Нужно было чем-то заниматься. Телевизоров не было... Так что у нас это все не от темперамента.

– Слышала я, как ты визжала там...

Маня потупила взор.

– Да я, это, чтобы ему приятное сделать... Мне, в общем-то, оно никак... Не так чтобы совсем, конечно... То есть не противно, но...

– То есть весь этот бардак у тебя от жалости и от сострадания? Да?

Манефа молча жевала.

– Не хочешь отвечать, – продолжила я. – А я тебе скажу: не хочу я никому давать от жалости. Я – нормальная, и все инстинкты у меня в порядке. Но я хочу быть с человеком, которого могу любить и уважать. Я хочу дарить наслаждение мужчине, который реально сильнее меня во всех отношениях... Ну, по крайней мере, не слабее.

Маня одним глотком опорожнила полный бокал шардоне и, уставившись в стол, задумчиво произнесла:

– У тебя уж точно на это шансов нет. Иди в монастырь!

Она произнесла это столь сочувственно, что я не удержалась от смеха. Хотя, вообще-то, ничего смешного в собственной судьбе я не видела. Маня была не только единственной моей подругой, но и единственным после деда Леши человеком, который знал обо мне почти все: и про судьбу родителей, и про мои занятия восточными единоборствами, и про мою мечту летать. И вот она ставит окончательный крест на моей личной и интимной жизни.

– Неужто все так плохо?! – Я все же придала голосу нотку драматизма.

– А скажи, только честно, к тебе что, никто, кроме Кости твоего, не клеится?

– Он не мой, Костя. И слово «клеится» мне не нравится!

– А какое слово тебе нравится? Скажи? И вообще, чем тебе этот Костя твой не угодил? Не так замуж позвал? Да?

– Оставь... – Мне не хотелось рассказывать Мане о своем последнем звонке Косте, и, покривив душой, я сделала акцент на другом: – Не может быть мужчина слабее женщины! И он, и я знаем, кто из нас чего стоит.

Я опять вспомнила женский голос в трубке. Опять стало неприятно. Но было и то... возле моего подъезда, когда Костя, не раздумывая, бросился на неизвестного ему хулигана и убийцу. Ведь тот мог быть сильным и вооруженным человеком. Манефа этого не знала, и я не хотела ничего рассказывать. Я последними словами ругала себя за то, что затеяла этот бессмысленный разговор, но и остановить его уже не могла.

– Природой так устроено, что именно женщина отдается мужчине. Она ему отдается, а он ею овладевает. Ну что делать, если я не хочу, чтобы мной кто-то овладевал. Не нравится мне это! Особенно когда осознаю, что могу в два счета скрутить этого «овладевателя»! Это что, физиология? Психология? Скажи на милость?

Маня подперла руками свои круглые розовые щеки и уставилась на меня сочувствующими глазами цвета холодного северного неба:

– Ты что, постель хочешь в татами превратить? Или, наоборот, ты извращенка и жаждешь, чтобы тебя насиловали, только пока не можешь найти такого жлоба, чтобы тебя по-всамделишному завалил, да?

– Нет, конечно!

– Я, конечно, не то что ты, восточными единоборствами не занималась. – Манефа повела мощными плечами. – Но дома колка дров всегда была на мне. Ты представляешь себе, сколько кубов при наших-то морозах мне доводилось колоть за зиму? Поверь, каждого из тех, кто набрасывался на меня сзади или сверху, я, если бы захотела, тоже могла бы по полной программе отоварить. Но, знаешь, я все равно предпочитаю быть внизу. Во-первых, лень. Во-вторых, хочется хоть во время процесса расслабиться. И, наконец, в-третьих, почему я сверху никогда не залезаю, так это потому, что боюсь: отвлекусь и раздавлю к чертовой матери. Для меня секс – это игра. Типа поддавков. Есть какой-то кайф в том, что ощущаешь себя, как бы это сказать, принимающей стороной.