Книга Золотая нить. Как ткань изменила историю - Кассия Сен-Клер

Уверенность Карла Великого в высоком качестве английской шерсти отражает ее репутацию. Легендарный король был далеко не единственным восхищавшимся этой шерстью, но упоминание им готового продукта, а не сырца было необычным. На самом деле бо́льшую часть Средневековья европейские центры, славившиеся производством роскошных тканей, не могли похвастаться тонкостью шерсти. Производство шерстяной ткани во Фландрии и Флоренции, к примеру, зависело от сырья из Бургундии, Испании и больше всего из Англии. Флорентийская ткацкая промышленность была особенно прожорливой. Виллиани, местный летописец, полагал, что в начале XIV в. в ней было занято около 30 000 человек. Англия возила шерсть кораблями во Флоренцию со времен норманнского завоевания, и к XIII в. это был самый надежный источник качественного шерстяного сырья для города. Векселя, относительно новый финансовый инструмент, способствовали такой торговле на больших расстояниях. К началу XIV в. флорентийские купцы использовали векселя для импорта тончайшей английской шерсти напрямую из Саутгемптона, не пользуясь посредниками, обеспечивая во всех остальных отношениях непримечательному городу заметную роль в экономике Европы и гарантируя надежный источник доходов[212].

Благодаря торговле шерстью люди богатели. На протяжении XIII в. экспорт шерсти вырос до 33 000 мешков, туго набитых шерстью почти семи миллионов овец и составлявших почти 60 % общего производства. Известный торговец XIII в. Николас Ладлоу заработал на торговле шерстью 1800 фунтов – целое состояние. Шерсть обогатила и семью де ла Поль. Один из ее членов, Уильям, позже стал лордом-канцлером. Даже королевская семья не осталась в стороне. Эдуард IV, сохранивший меркантильный интерес к промышленности на протяжении всего царствования, заплатил двадцати итальянским мастеровым, чтобы те научили своих английских коллег новейшим приемам конечной отделки и окрашивания шерсти. Впоследствии король использовал собственные корабли, чтобы самому экспортировать шерсть и олово. Шерсть была важна с финансовой точки зрения и для тех, кто стоял ниже по социальной лестнице: мелкие свободные землевладельцы и арендаторы, которые не могли собрать нужное количество монет, отдавали в счет ренты (полностью или частично) шерстяное руно [213].

Богатство и влияние, которые можно было увеличить с помощью шерсти, сыграли роль в формировании многих могущественных гильдий, таких как драпировщики, торговцы шелком и бархатом, портные. Гильдии укрепляли свою репутацию, присматривая за своими членами и наказывая их за мелкие нарушения, к примеру низкий уровень мастерства или неправильное измерение ткани. Гильдии часто получали монополии, обеспечивая своим членам неограниченную власть на рынке. Йоркская гильдия торговцев шерстью, основанная по королевской лицензии, выданной Эдуардом III в 1356 г., экспортировала в среднем 3500 штук тканей каждый год, обычно это были тонкие сукна с шелковистой отделкой, которые продавались в Антверпене на ежеквартальных ярмарках.

Гильдии занимали особое место в обществе. Во время пышных торжеств, таких как королевские свадьбы, члены гильдии надевали особенно броскую одежду. Когда Эдуард I женился на Маргарите Французской, 600 членов гильдии продефилировали в красных с белым ливреях. В правилах гильдии драпировщиков было указано платье «фиолетовое с серым» и капюшон «насыщенно-гранатовый с серым» для ливрей 1483 г., а в 1495 г. ливреи были особенно красочными – темно-пурпурные с красноватым оттенком в сочетании с фиолетовым. Это напоминает зеленую «ливрею» из Линкольна, которую Робин Гуд отдал королю Эдуарду. Эта идея, достаточно романтичная в «Малой жесте о Робин Гуде», не была полностью вымышлена.

Короли в самом деле становились почетными членами гильдий. Король Ричард II и его королева были приняты в гильдию портных за весомую сумму в двадцать шиллингов с каждого. В ответ им были подарены или проданы – записи об этом туманны – несколько ярдов ткани по восемь шиллингов и отрез «тартана» ценой тридцать шиллингов. Короли, особенно те, кто помогал гильдиям и поощрял их, могли рассчитывать на щедрые субсидии. Между 1462 и 1475 гг., к примеру, корона получила более 35 000 фунтов субсидий, что втрое превысило сумму, которую предшественник Эдуарда IV Генрих VI получил от того же источника. И даже эта сумма бледнеет по сравнению с 369 000 фунтов, которые три компании-монополиста ссудили короне между 1343 и 1351 гг.[214]

Деньги, фигурирующие в торговле шерстью, и ее надежность в качестве вложения – она могла давать до 20 % прибыли – смазывали финансовые шестеренки и становились основанием для расширения кредита и внутри королевства, и за его пределами. Служители церкви тоже принимали участие в торговле шерстью в качестве производителей, но некоторые в Йорке, включая декана Скарборо, каноника Роберта Гра и каноника Николаса Эллеркера, инвестировали в торговлю ради личной выгоды. Когда в 1290 г. евреев изгнали, многие итальянские банкиры, чьи деловые отношения с Англией основывались на шерсти, заполнили брешь, начав выдавать кредиты.

Флорентийские банкиры, как и гильдии, давали английской короне большие суммы взаймы, а доход от налогов на шерсть использовался в качестве обеспечения. Долги взимались в соответствии с законом и с обычных торговцев, и с королевских особ. Когда в 1280 г. пять дилеров из Бэнбери не смогли заплатить за пять мешков шерсти, которые они были должны банкирам Риккарди, на них подали в суд[215].

Естественно, этот вид торговли и накапливаемые богатства не укрылись от внимания короны, которая в период почти постоянных войн жаждала найти источник денег. Если короли Ричард I, Эдуард I и Эдуард III при необходимости напрямую забирали или «брали взаймы» шерсть у своих подданных, то большинство других монархов довольствовались налогами. В действительности это происходило позднее, в разгар герцогского конституционного кризиса. В 1297 г. герцоги, составлявшие еще не оперившийся парламент, сошлись на том, что налоги на шерсть, которая, по их оценкам, составляла до половины дохода государства, слишком высоки. «Все общество ощущает бремя налога на шерсть, – написали они, прежде чем повторить то же самое для большего эффекта, – и это бремя непомерно»[216].

Их озабоченность была обоснованной. Королевское вмешательство в торговлю шерстью могло иметь и уже имело печальные последствия. С 1270 до 1275 г. Генрих III, поигрывая мускулами дипломатии со всем изяществом гордящегося собой силача, запретил экспорт британской шерсти во Фландрию, чтобы продемонстрировать ее экономическую зависимость от Англии. В 1290-х гг., когда Эдуард I захватил Францию, он повысил налоги и отослал большое количество денег за границу, поэтому его подданным стало труднее получить кредит. В результате три года подряд все количество шерсти, экспортируемой из Англии, продавалось по более низкой цене. Когда кризис миновал, производители шерсти и их товары пострадали намного больше, чем купцы, так как экспортные пошлины резко снизили их прибыль. Налоговый сбор в 5 марок с мешка шерсти – maltote, или «дьявольская пошлина», – впервые был снят в 1294 г. Производители шерсти стали получать меньше, а цена шерсти при продаже выросла. «Те, кто владеет шерстью, – жаловался аббат из Мо в XIV в., – те, кто платит этот налог королю, а не торговцы субсидируют его; потому что шерсть продается по тем меньшей цене, чем больше налог, который уплачивается за нее королю»[217].