Книга Сахарная кукла - Соро Кет

Теперь – знала.

– …Что ты здесь делаешь? – вырвалось у меня, при виде Филиппа.

Филипп укоризненно склонил голову и поставил передо мной чашку.

– Я здесь живу, – он обжег губу, тихо выругался, подул на свой кофе.

Потом, вдруг, стрельнул в меня глазами.

– А ты?

Я забыла, что хотела сказать. От его близости мозг плавился и растекался в лепешку. И Филипп видел это. И улыбался одними глазами, как Тайра Бэнкс в старых выпусках «Топ-модели по-американски», которые так любила когда-то Джессика.

– Я имела в виду… Я думала… Ты был в клубе. Я думала, ты ночуешь с моделями.

Филипп снова обжегся. Подлил холодной воды и, попробовав, с наслаждением сделал большой глоток.

– Я был в клубе, – сказал он, – чтоб не видеть ее. Когда я прочитал твое сообщение, то с облегчением поехал домой. Если бы я знал, что ты здесь, то лег бы в твою постельку… Но я решил, что ты уехала к Маркусу.

– Не уехала. Хотела побыть одна.

– Я, если честно, не понимаю, чего ты возишься с этой нежитью.

Я отвернулась и стала машинально перемешивать овсяную кашу. Была лишь одна причина: он сам. Вскинув глаза, я поймала взгляд Филиппа, утонувший в разрезе моей-его бывшей рубашки. Он неспеша обошел наш круглый кухонный стол. Словно невзначай задев меня бедром, сел напротив. И снова уставился, как британский ученый, наблюдающий за поведением крыс.

Я смутилась; низ живота тянуло, соски торчали, как гвозди, шоркая о гладкую, почти невесомую ткань. Еще чуть-чуть и он меня же натычет носом в заляпанный стул.

– На тебе моя рубашка смотрится куда лучше, чем на моделях, – поразмыслив, сказал Филипп и очень громко втянул в себя кофе.

Если бы мать-графиня слышала эти звуки, она бы подлила бы яду, чтоб Филипп не позорил ее.

– Расслабься, Ви, я ни с кем не сплю. Что пишут в Инсте – неправда. Этим девушкам я не нужен. Только, чтобы платить…

Я бы расслабилась, но из меня текло и я сама уже ощущала запах. «Как алоэ и персики, – как-то сказал Филипп и рассмеялся. – Я начинаю понимать педофилов!»

Он встал, поставить пустую чашку на раковину. До каши никто из нас не дотронулся. Я тоже встала. Пора была бежать в ванную, принимать душ. Помощник Лизель, который отвозил меня в школу вместо Михаэля, был точен, как снайперская винтовка.

Я посмотрела на чашку Филиппа и умилилась вновь. Он никогда не ставил чашку в посудомойку, никогда в саму раковину. Только на край. Почему – я не знала, но знала – чашка его. Иногда, в тоске по его губам дойдя до убогости, я целовала край его чашки.

– Знаю, что я не должен… Знаю, что в других девках те же отверстия, но… У тебя есть то, чего у них нет… И я все думаю: будь они богаты, стали бы они так меня хотеть? Без расчета на брак. Лишь для удовольствия. Может я и скот, как все говорят, но мне приятно, когда партнерше приятно.

Я покраснела, опустив голову и даже не сразу сообразила, как его руки сжались на моей талии. Он соединил пальцы и легко, как птицу, подняв меня, усадил на стол. Стоя меж моих раздвинутых ног, которые сводило от возбуждения, Филипп положил ладони мне на колени. Медленно и торжественно, словно пианист, кладущий руки на клавиши.

– Представь, как не повезет какому-то парню, который решит с тобой замутить, – он говорил настолько серьезно, что у меня от испуга похолодело внутри.

Грудь больше не росла, но мое тело все еще менялось и развивалось. Я все еще не была уверена, что в нем хорошо, а что нет? И от того, как Филипп это сказал, я скукожилась. Что, если что-то со мной не так? Что если он что-то видит, чего я в своей неопытности, пока не знаю?

– Почему – не повезет?

Филипп поднял глаза. В них плясали смешные искорки.

– Потому что я прикончу того, кто к тебе притронется.

И он притронулся сам. Прямо на разделочном столе. Крепко-крепко зажав мои колени под мышками.

Правила Джесс

В том что касалось моего родного отца, Джессика была непреклонна в независимости от тяжести ларингита.

«Одна лишь встреча с Вереной – и можешь распрощаться со своим саном!» – гласило правило.

В том, что касалось встреч с Маркусом, видимость отцовства поддерживалась годами. Джессика была с ним мила, душевна, называла его «моя первая большая любовь» и вела себя так, как вела бы себя Лолита, не будь Гумберт Гумберт таким помешанным и никчемным фриком.

В доме Маркуса у меня была своя комната, запас вещей и готический портрет в бывшей папиной спальне. Маленькая девочка с круглой мордашкой, таращилась на художника злыми взрослыми глазами, скривив темно-алый рот. Ее пухлая ручка с ямочками, вцепилась в бедро отца.

Лизель уверяла, что те, кто слова плохого не слышал о нашей семье, теперь непременно поспрашивают. Почему Маркус ограничился свечками? Почему он сразу не уложил нас всех троих в гроб? Голыми?

Мне портрет нравился. Я его даже в Инстаграме выставила. Хотя и не сказала, кто его написал. И с кого.

Сидя в огромной гостиной старинного семейного склепа, который нынешний обитатель упорно называл домом, я раздраженно листала Инстаграм-ленту. После школы я сразу же отправилась к ним. Как всякий раз, когда Джессика ложилась в больницу.

То все еще был четверг. И то, что случилось утром, жгло меня изнутри. Я так хотела назад. Домой. На виллу. К Филиппу.

Поставив перед собой старинный карточный столик, обтянутый зеленым сукном, Лизель раскладывала пасьянс. Я искоса следила за ее пальцами. Кольца сверкали отблесками огня. Мне очень хотелось поговорить с ней наедине. О том, что произошло сегодня. Точнее, о том, чего не произошло.

Но Маркус тоже был дома. Сидел у камина, потягивая перед ужином шерри и читал какие-то биржевые сводки. С бумаги! Мой отец – динозавр! У меня тоже был собственный маленький портфель, который я пополняла с помощью взрослых, но за своими акциями я следила по специальному приложению.

Маркус со своими бумажками действовал мне на нервы.

Он устарел еще при рождении! Мой настоящий отец был совсем другим. Он был веселым, открытым, смелым, любил лошадей и крупных собак. Какая жалость, что жребий идти в священники выпал именно папе. Маркус преуспел бы там больше. С его ханжеством, педантизмом, аскетизмом и природной склонностью к целомудрию, – он был бы уже, как минимум, Папой.

Если бы только завистники и враги не распяли его на площади, приравняв к Христу.

– Верена, прекрати так дышать, – обронила Лизель. – Ты себе все органы вытолкнешь, если не перестанешь фыркать, как бык. Знаешь, почему половина гостиной Мариты страдает выпадением матки, прямой кишки и бог знает, что у них там еще внутри? Именно потому, что дышат неправильно с юных лет. Ты еще ходишь на занятия йогой, как я велела перед отъездом? Правильно дышать очень важно для матки…