Книга Будьте моим мужем - Ксюша Иванова

… Она не спала. Стояла у окна в палате, обняв себя руками за плечи. Противно заскрипевшая дверь впустила в темную палату желтый свет из больничного коридора. Андрюшка спал на кровати, свернувшись калачиком, в одежде и неукрытый.

…И я, конечно, не разглядел в полутьме ее эмоций. Но каким-то чутьем, шестым чувством каким-то, я почувствовал радость, неудержимую, до слез…

Сумка с вещами легко соскользнула с плеча на пол ровно за секунду до того, как Эмма бросилась мне на шею. Я сначала не понимал, что она плачет. Просто обнимал, легонько поглаживая по спине. И только когда почувствовал влагу на своей футболке, чуть отодвинул ее в сторону и заглянул в лицо.

— Все так плохо? Жить будет?

— Нет-нет, ему сейчас ничего не угрожает… Вроде бы. Я от радости…

От радости? В смысле? В смысле…

— Потому что ты пришел…

— Так. Слезы прекращаем, — вытер большими пальцами мокрые дорожки на щеках. — Закрываем двери и ложимся спать.

— А у меня даже тапок нет. Ноги грязные… Как спать-то?

Молоденькая медсестричка, дежурившая в отделении, была настроена дружелюбно, несмотря на позднее время. Показала душевую, объяснила, что и где лежит. Оставив Эмму там одну, я вернулся в палату, пройдя по длинному больничному коридору, наполненному запахами лекарств, чьим-то храпом, тяжелыми вздохами и шепотом тех, кому не спалось.

Мальчик спал. Дышал тихо-тихо. Лунная дорожка заканчивалась ровно на его бледном личике. Отвернуть его к стене, чтобы свет не мешал? Проснется… Спит же! Значит, не мешает ему этот свет. Я присел на стоящий рядом стул. Андрей был такой маленький, несчастный. Я — взрослый мужик, а представить боюсь, что однажды моя мама (ведь ее старость не за горами!) умрет! А тут — совсем малыш, а видел такое…

И вдруг подумалось, что неспроста я таким окольным, непростым путём пришел к этому ребенку — у меня есть и силы, и деньги, и желание помочь ему забыть прошлое. Вычеркнуть из памяти все плохое, заместив только добрыми, светлыми воспоминаниями.

Задумавшись, я не заметил, что вернулась Эмма. Даже дверь, кажется, не скрипнула, открываясь. На мои плечи робко легли холодные руки.

— Паша, может быть, поедешь домой, зачем тебе здесь оставаться?

— Правда не понимаешь, зачем?

— Ну…

— Мне хорошо с тобой. И жаль Андрюшку. Хочу быть с вами рядом.

Чуть потеплевшие ладошки обвили шею, а мягкие нежные губы коснулись левого виска, чуть тронули бровь, и прежде чем опуститься вниз к моему рту, выдохнули:

— Я тоже хочу, чтобы ты остался. Мне хорошо с тобой…

41. Эмма

Мы сидели рядом на продавленной больничной кровати, прислонившись спинами к покрашенной масляной краской стене, и говорили, говорили, говорили… О детстве и учебе, о работе и детях, об увлечениях и родственниках. Его голос в тишине больничной палаты казался мне нереально красивым — бархатным, ласковым, глубоким. И порой я, словно зачарованная этим голосом, отвлекалась от темы и думала о том, как сильно мне хочется Пашу поцеловать. Но мы ведь в больнице! На соседней кровати Андрюша спит…

— О чем ты мечтаешь? Есть что-то такое, чего ты хотела, но до сих пор не смогла осуществить?

Я задумалась. Больше всего сейчас мне хотелось, чтобы Паша был со мной всегда. Словно девчонка-школьница, по уши влюбленная, я забыла о том, что еще пару дней назад даже думать себе не позволяла о новых отношениях с мужчиной! И до самой смерти хотела быть верной мужу… А сейчас слушала Павла, покрываясь мурашками от одной только легкой хрипотцы в его голосе и мечтала о том, чтобы он дотронулся, прикоснулся ко мне, обнял, прижал к себе… Но, усилием воли взяв себя в руки, заставила задуматься над его вопросом. И ответила честно:

— Пять лет назад, когда Андрей был жив, мы… я мечтала о дочке. Исполнилась мечта. Да только я не почувствовала в тот момент радости. Совсем. Потому что Андрея не стало. Первый год после его смерти помню смутно. Усталость свою вечную помню. Безразличие ко всему, даже к детям… Иногда, будто ото сна очнувшись, смотрела на них и думала — вот ради кого жить нужно! И не просто существовать кое-как, а ЖИТЬ… Но жить не хотелось. Полинка совсем маленькая была, ничего еще не понимала, конечно. А Кирилл… Очень переживал, ходил за мной хвостиком… Но не о том сейчас. О чем мечтаю? Просто жить мечтаю. С детьми. На море их свозить, Полинка там ни разу не была. Андрюшу хочу вылечить… Он сегодня, когда очнулся маму звал. Все дети, когда им плохо, маму зовут… Не знаю, радоваться этому или огорчаться. С одной стороны, заговорил — это хорошо. А с другой, приступ этот… Вдруг ему еще хуже будет?

— А давай его отвезем в какой-нибудь центр медицинский и полную диагностику всего организма сделаем?

Причина, по которой Я так прикипела душой к этому мальчику, была ясна и понятна. И она не только в том заключалась, что он мужа мне напоминал. Но и казалось мне, что потери наши, горе, пусть не общее, пусть одно с другим несравнимое, но и ему, ребенку этому несчастному, и мне с детьми, перековеркавшее судьбы, как-то подтолкнули меня к Андрюше. Но разве то, что только-только зарождалось между мной и Пашей, давало мне право все свои проблемы вешать на его шею? Разве он обязан тратить свое время, силы, деньги, в конце концов, на этого мальчика… на меня?

— Паш, а о чем мечтаешь ты? — ответ на этот вопрос мог показать совершенно точно, как Павел относится ко всей этой ситуации. Если, конечно, это все для него серьезно…

— Еще месяц назад я мечтал о новой машине. Бизнес хотел расширять, кредит брать большой, магазин в другом городе открывать… Сейчас все это таким мелким, ничтожным кажется… — он долго молчал, а я, чувствуя, что сейчас будет сказано самое важное, затаила дыхание и зачем-то сжала в кулаки руки. — Дом хочу большой. Чтобы в нем детские голоса звучали. Чтобы качели такие… огромные во дворе стояли. Чтобы игрушки разбросанные… И когда с работы возвращаюсь, чтобы ты меня возле двери встречала…

К последним его словам горло мое сдавило подступающими слезами так сильно, что, громко всхлипнув, я уткнулась лицом в Пашино плечо и заплакала снова, немного стыдясь, что за этот вечер уже второй раз вот так перед ним не могу сдержаться, но чувствуя странное облегчение, неудержимую радость и что-то еще. Что-то щемяще нежное, томительное, словно перышком легким щекочащее где-то под лопаткой.

— Дурочка… Ну чего ты ревешь? Я что-то не то сказал?

Он словно ждал какой-то реакции, какого-то первого движения от меня в его сторону. И когда это движение было мною совершено, тут же обнял за плечи, потянул к себе. И мне ничего не оставалось, как подчиниться. Мгновение… и вот уже я сижу у него на коленях, неловко, боком, стыдливо поправив (хорошо, что темно, и Паша ничего не видит!) все тот же коротенький халатик — спортивный костюм, привезенный им, надевать не стала, ночью в нем было бы слишком жарко. Но жарко мне все равно становится, как только до слуха доносится: