Книга Поход Наполеона в Россию - Арман Луи Коленкур

— Это извержение Везувия! — воскликнул император, хлопнув меня по плечу и разбудив. — Не правда ли — красивое зрелище, господин обер–шталмейстер?

— Ужасное, государь.

— Ба! — возразил император. — Вспомните, господа, изречение одного из римских императоров: труп врага всегда хорошо пахнет.

Это рассуждение ошеломило всех. Что касается меня, то я тотчас же вспомнил соображения князя Невшательского. Его слова и слова императора ещё долго звучали в моих ушах. Я посмотрел на него. Мы переглянулись, как люди, понимающие друг друга без слов и слишком хорошо сознающие, что нельзя больше рассчитывать на те здравые мысли, которые так обрадовали меня накануне.

В четыре часа утра несколько мародёров, давно выжидавших момента, проникли в город через старые бреши, которые неприятель даже не потрудился заделать, в пять часов утра император узнал, что город эвакуирован. Он приказал, чтобы войска входили туда только корпусами, но солдаты уже проникали в город через различные проходы, которые им удалось открыть. Император сел на лошадь, осмотрел городскую стену с восточной стороны и вступил в город через старую брешь. Он проехал затем по городу и отправился к мосту. Там он провёл целый день, чтобы ускорить его восстановление.

Все казённые здания на городской площади и все лучшие дома лишь незначительно пострадали от огня. Арсенал, в котором мало что оставалось, не был затронут пожаром. Пострадали все кварталы; жители бежали Вслед за армией; в городе осталось лишь несколько старух, несколько мужчин из простонародья, один

священник и один ремесленник. Они рассказали о том, что произошло в городе. От них нельзя было добыть никаких сведении об армии, даже о её потерях. Император казался очень довольным и даже торжествующим.

— Не пройдёт и месяца, — сказал он, — как мы будем в Москве; через шесть недель мы будем иметь мир.

Этот пророческий тон был, однако, убедительным не для всех, по крайней мере поскольку речь шла о мире.

Проект похода на Москву, каков бы ни был его результат, обещаемый императором с такой уверенностью, не улыбался никому. Наше отдаление от Франции и в особенности невзгоды всякого рода, которые являлись результатом новой русской тактики, сводившейся к разрушению всего, что приходилось оставлять нам, вплоть до жилищ, лишали славу всякого обаяния.

Маршал Ней приготовил всё для перехода через Днепр на расстоянии одного лье от города и для преследования русских, последние арьергарды которых были ещё видны; перейдя реку, он направился следом за неприятелем и застал его на позициях у Валутиной горы. Генерал Боррелли, прикомандированный к штабу Неаполитанского короля, приехал, чтобы предупредить об этом императора, который не хотел верить, что готовится сопротивление и что неприятель занял эти позиции ещё и иными войсками, кроме арьергарда. Но ряд донесений убедил его, что там находится более значительный корпус, и он тотчас же отправился туда и немедленно послал несколько офицеров к герцогу д'Абрантес и даже к князю Невшательскому с приказом выступить, захватить русский корпус целиком и не дать ускользнуть ни одному неприятельскому солдату. Тем временем маршал Ней со свойственной ему неустрашимостью напал на неприятеля и опрокинул его, но гренадерская дивизия, прибывшая на подкрепление неприятельского арьергарда, держала позиции, несмотря на повторную атаку дивизии Юдена. Этот генерал один из наиболее выдающихся генералов нашей армии — был смертельно ранен в начале боя и прожил недолго после ранения. Это событие не помешало нашим войскам завладеть первой линией неприятельской позиции, но неприятель получил ряд подкреплений, а герцог д'Абрантес, который должен был обойти левый фланг русских, не прибыл вовремя; в результате русские до ночи сохранили свои главные позиции. Император, осмотрев местность с господствовавшей над ней возвышенности, снова послал герцогу д'Абрантес приказ действовать с должной энергией.

— Барклай сошёл с ума, — сказал он. — Этот арьергард будет взят нами, если только Жюно ударит на него.

Узнав об исходе боя ещё до своего прибытия к Валутиной горе, император возвратился в Смоленск очень сердитый на герцога д'Абрантес, который не действовал на сей раз с той энергией, какую он проявил во многих других случаях. Князь Невшательский, герцоги Истрийский и Эльхингенский упрекали его в том, что движения его были недостаточно быстрыми. Со своей стороны герцог д'Абрантес, корпус которого состоял из иностранных войск, возражал, что он был вынужден двигаться сомкнутой колонной, дабы не подвергаться риску, а кроме того, движение было замедлено препятствиями, вынудившими его уклониться вправо. Как уверяли князь Невшательский и Неаполитанский король, этих препятствий в действительности не существовало. (Я напоминаю здесь разноречивые доклады, которые были сделаны императору.) При первых же пушечных выстрелах Неаполитанский король лично отправился к герцогу д'Абрантес, корпус которого стоял впереди его войск. Задумав выгодную и блестящую диверсию, он настаивал, чтобы герцог ускорил своё движение.

— Ты обижаешься, — говорил он ему, — что ты не маршал. Вот прекрасный случай. Воспользуйся им. Ты наверняка заработаешь жезл.

Поджидая, чтобы подошла его кавалерия, король стал во главе вюртембержцев, составлявших авангард герцога, чтобы поскорее начать операции, и добился от герцога обещания, что он его поддержит. Эта кавалерия, которую король повёл в атаку, отличилась в бою и отбросила русских, но корпус герцога д'Абрантес не последовал за королём, и он должен был замедлить свои операции, чтобы не испортить дела, и поджидать свою кавалерию, которая всё ещё находилась на некотором расстоянии отсюда, хотя и шла на рысях. Легко представить себе, как был недоволен император этими донесениями, которые он заставил повторить несколько раз.

— Жюно, — повторял он с горечью, — упустил русских. Из–за него я теряю кампанию.

В первый момент он добавлял к этому упрёку суровые выводы и угрозы; но, по обыкновению, воспоминание о прежней хорошей службе Жюно взяло верх над мыслью о его теперешних ошибках, и недовольство императора осталось без последствий.

Император старался сделать из Смоленска, как он говорил, ось и надёжный узловой пункт своих коммуникаций на случай, если он будет вынужден против своей воли идти дальше. День и ночь он работал с графом Дарю, чтобы уладить во всех подробностях административные вопросы и в частности вопрос о продовольствии и снабжении госпиталей.

По его приказу производилось много рекогносцировок в районе города и его окрестностей. Когда генерал де Шасслу явился к нему с отчётом об этих рекогносцировках, он сказал ему шутя:

— Уж не хотите ли вы устроить мне здесь новую Александрию и слопать у меня ещё 50 миллионов?

Генерал де Шасслу не предлагал ничего подобного; он говорил лишь о некоторых работах по устройству оборонительного пункта на Днепре. Назавтра император отдал приказ о производстве работ, как будто по–прежнему не желал идти далее Смоленска.

Отступление русских, не позволявшее предвидеть, где они остановятся, уверенность в том, что они сами подожгли свои здания в Смоленске, и весь характер этой войны, в ходе которой обе стороны взаимно губили друг друга и мы не достигали другого результата, кроме выигрыша территории, чего мы вовсе не хотели, — всё это заставляло императора сильно задумываться и укрепляло его желание не идти дальше и попытаться завязать переговоры. Вот факты, которые не оставляют сомнений в том, что у него было такое намерение, о котором к тому же он открыто говорил князю Невшательскому и князю Экмюльскому. По прибытии в Смоленск император велел навести справки, не осталось ли здесь какого–нибудь легко раненного офицера или какого–нибудь более или менее видного человека из русских. Нашли только одного русского офицера, который прибыл сюда, кажется, в качестве парламентёра и был по некоторым соображениям задержан здесь. Император принял его и после нескольких незначительных замечаний спросил, состоится ли сражение. Он добавил, что честь русских требует, чтобы они не сдавали свою страну без боя, не померившись с нами силами хотя бы раз; после этого легко будет заключить мир — подобно двум дуэлянтам, которые примиряются после поединка. Война, сказал он, является чисто политической. Он не сердится на императора Александра, который, в свою очередь, не должен чувствовать обиды против него. Затем император сказал офицеру, что он отправит его обратно с тем условием, чтобы он передал императору Александру то, что он ему только что сказал, а именно, что он хочет мира и лишь от императора Александра зависело объясниться до того, как война началась. Офицер обязался передать эти слова, но заметил, что не верит в возможность мира до тех пор, пока французы остаются в России.