Книга Знамя Победы - Борис Макаров

Сергей Осипович приехал в летной форме, в фуражке и кителе с золотыми крылышками, и обалдевшие от восторга, зависти, почтения пацаны сразу же встали на вахту у кособокого домика Митрофанихи и составили верноподданную свиту пилота и его жены. Для новобрачных отпускников такое постоянное присутствие пяти, а то и десяти вездесущих пацанов было, конечно, тягостно, но они этого не показывали, а мы не понимали.

В награду за терпение и выдержку мы показали летчику и «летчице» (так сразу стали называть в селе Таню не только мы, но и взрослые) на протоке самые удобные места для купания и самые уловистые для рыбалки, сводили их к местной достопримечательности – каменному дереву, действительно вымытому водой из берега, какому-то огромному окаменевшему от времени стволу, и с удовольствием бегали по их просьбе в сельпо за хлебом и другими покупками.

Выполняли мы и другие поручения летчика и «летчицы», выполняли с желанием, нередко ссорясь за это право.

Мне повезло. В село в очередной раз приехал из районного центра киномеханик, в очередной раз привез две киноленты – «Тринадцать» и «Семеро смелых», и успевшие заскучать Сергей Осипович и Таня дали мне деньги и попросили купить билеты в кино. Я выполнил их просьбу и стал раздумывать над тем, как бы занять место рядом с Сергеем Осиповичем – пусть бы все увидели, что я дружу с настоящим летчиком.

Номерных мест в нашем клубе не было.

К слову – о нашем клубе. Несомненно, когда-то он был конюшней. Явно избитый копытами, продавленный пол пронизали толстые лиственничные столбы, уходящие в землю. Столбы поддерживали низкий, черный от ламповой и печной копоти и пыли потолок. До потолка любой взрослый человек мог легко дотянуться рукой. Плоское помещение, то ли по замыслу своих строителей, то ли от старости, расползлось в ширину, выпятив наружу, на улицу, нижние ярусы бревенчатых стен.

В клубе постоянно – и зимой, и летом – было пасмурно, сыро, пахло конской мочой и навозом.

Приходя в кино или на какие-нибудь редкие сходы, собрания, лекции, концерты местной самодеятельности (изредка приезжали артисты и из Читы), мужики, женщины, дети рассаживались на длинные узкие деревянные скамейки кто где хотел и мог. Нас, пацанов, при этом часто прогоняли с занятого нами места, и мы, привыкнув к этому, не обижаясь на взрослых, рассаживались прямо на грязном, затоптанном, засыпанном подсолнечной шелухой и испятнанном раздавленными окурками полу.

Курили многие и много. Курили прямо во время кино или концерта. Курили самосад и махорку.

В переполненном зале – почти все жители села ходили в кино, на концерты, на лекции и собрания, так как они были редкими и единственными отдушинами в нашей довольно-таки серой и скучной жизни, – уже к середине любого мероприятия было трудно дышать. Во время демонстрации кино сквозь сизый спертый воздух каким-то чудом пробивался тонкий луч кинопроектора. От запахов табака, пота, мочи, гнилого дерева, навоза, ваксы, замазученных стеженок, сивухи мутилось сознание, и некоторые менее стойкие мужики и женщины, прогнавшие нас, пацанов, со скамеек, сами сползали к нам на пол в поисках остатков воздуха и прохлады.

Но мы любили свой клуб и даже гордились им. Взрослые не раз говорили, что такого большого клуба нет ни в одном из окрестных сел.

…Сергей Осипович и Таня пришли в клуб впервые. Подсесть к ним мне не удалось, и я расположился в гуще сверстников на полу у самого экрана, довольно-таки грязного и заштопанного.

Перед началом кино я несколько раз посматривал в сторону летчика и «летчицы», но с первыми же кадрами сразу забыл о них.

С трепетом, оцепенев от восторга, в какой уже раз смотрел я, как перед самым моим носом отважный пулеметчик-красноармеец отражает натиск басмачей. И вдруг в самый напряженный момент, вспыхнул свет и позади меня послышались тревожные голоса и какая-то возня. Я оглянулся, привстал и увидел над головами людей плывущее к выходу в клубах дыма тело «летчицы» Тани. Голова ее была безжизненно запрокинута, и растрепавшиеся косы скользили по лицам, плечам, головам людей, передающих Таню с рук на руки. Сергей Осипович торопливо протискивался к выходу вслед за телом жены. Некоторое время люди волновались, и когда тело «летчицы» исчезло в дверном проеме, спрашивали тех, кто сидел ближе к двери:

– Ну как она там, не померла?

И наконец услышав, что «летчица» не померла, а просто потеряла сознание от вони и жары в нашем клубе, сразу же перестали ей сочувствовать, и, наоборот, послышались негодующие, обиженные голоса:

– Ишь ты, какая цаца! Душно ей, видите ли… От нас ее тошнит… Ну и сидели бы в своей Москве!..

– Нами, сельскими, брезгуют! Привыкли к одеколонам разным… Поди-ка, один шоколад едят.

…Не знаю почему, но на следующий день к дому бабки Митрофанихи я не пошел. Не пошли и мои друзья Петька Иванов и Ванька Никифоров.

Из села летчик и «летчица» Тихвины уехали незаметно…

Как наша учительница Анна Ивановна Пупышева на съезд в Москву ездила и товарища Сталина видела

Родители мои были учителями, и почти каждый день к нам заходили их коллеги – по делу и без дела, просто посудачить, чаю попить, о своих учительских делах потолковать.

Стоит, бывало, зайти к нам какому-нибудь учителю или учительнице, мама посмотрит на меня, поведет строго бровью – и все понятно: надо скрываться или смываться, как говорили мы, пацаны. Уйду я в комнатушку за русской печью и ворошу книжки. Дверки же в комнатушке фанерные, и я, даже не желая того, многое из учительских разговоров слышу…

Как сейчас помню этот день. Сели мы за стол обедать. Мама уже и чугунок со щами на середину стола поставила, и хлеба нарезала, а тут дверь – грох! – нараспашку, врывается к нам учительница Анна Ивановна Пупышева, врывается – смеется и плачет:

– Счастье-то, счастье-то какое! Нет, нет – не верю! Неужели же я в Москве побываю и самого товарища Сталина увижу!

Подскочили к Анне Ивановне мама с папой, подхватили ее под руки, на скамейку усадили, воды поднесли, и уж только тут мама меня в мою комнатушку запечную турнула:

– Сиди и не высовывайся. Видишь, Анна Ивановна заболела! С вами любой с ума сойдет…

Но, как выяснилось вскоре, Анна Ивановна ни с какого ума не сходила. Действительно, назначили ее делегаткой на учительский съезд и в Москву направили – Ленина в Мавзолее посмотреть, дорогого товарища Сталина, друга всех советских учителей и детей, в живом виде увидеть и послушать. Ну разве же не счастье это, от которого действительно можно и с ума сойти?! Уехала Анна Ивановна, а мы всем селом стали ждать ее возвращения. Вот приедет, порасскажет… Вот уж будет что послушать, чему подивиться…

Дождались. Вернулась наконец-таки из Москвы Анна Ивановна. Живая вернулась, здоровая – о Москве, о съезде, о товарище дорогом Сталине рассказывает. Но странно как-то рассказывает – интересно, а без вдохновения, без внутренней радости, без счастья того лучистого, с каким в Москву уезжала. Все это заметили, но отнеслись с пониманием: «Дорога дальняя. Семь тысяч километров от нас, от нашего села, до Москвы – любой устанет…»