Книга Глубокий поиск. Книга 3. Долг - Иван Кузнецов

– Мои мать и бабушка рыли окопы и умерли. А я и окопов не рыла. – Я растерянно смотрела подруге в лицо. – Пусть я принесу пользу хоть одному фронтовику…

Лида почему-то ужаснулась.

– Ты просидела всю войну в тылу?! – Каждое слово она произнесла раздельно и с нажимом. – Ты ничего не сделала полезного?

Я и так считала себя виноватой, а её возмущённый тон ещё усилил это впечатление. Я кивнула, затравленно глядя на подругу: а она-то в чём меня обвинит? Но Лида обвинять не стала. Она, как обычно, когда жалела меня неведомо за что, прижала ладонь ко рту, и у неё страдальчески поднялись брови.

Она подошла вплотную, порывисто обняла меня, прижала мою голову к груди. Сдавленно проговорила:

– Тасечка, подруженька моя любимая!

Она так же резко отстранилась, побежала в коридор и там – я слышала – щёлкнула дверной щеколдой. Теперь ключами снаружи не отопрёшь. Потом она метнулась к окну и задёрнула гардины. Яркое солнце снаружи теперь пробивалось только в щели. Комната наполнилась уютным и нежным светом. Эти уютные лучи солнца сквозь гардины были связаны с каким-то радостным и светлым событием из прошлого, с предвкушением чего-то необыкновенного и нового, какого-то увлекательного приключения.

Лида решительно потребовала, чтобы я передвинула стул, а сама встала за спинкой и обхватила мою голову руками.

Я знала: Лида так лечит. Она уже много раз пыталась вылечить меня, но я не понимала толком, от чего и почему это так важно.

От подружкиных рук шёл жар, а на макушку мне капали её тёплые слёзы. Я хотела бы утешить её, да не знала чем. Хотя… Лида радуется, когда я ей передаю какие-то смутные впечатления, связанные, как мне представляется, с прошлым. И я, как смогла, рассказала ей про гардины и солнечный свет. Да, видно, зря: слёзы закапали ещё чаще.

– Наша Лаборатория, – прошептала она. – Тасечка, ты приоткрой мысленно штору. Что там видно в окно? Какая площадь, какая улица?

– Ничего не видно, – призналась я честно. – Солнце слепит.

– Ну, прищурься, постарайся!

Я вздохнула и мотнула головой.

– Что наделали! – всхлипнула Лида и продолжала дрожащим шёпотом: – И хоть бы кто постарался исправить. Одна бьюсь! Что наделали! Если бы Николай Иванович был жив! – И она, отпустив мою голову, тоненько, протяжно взвыла.

Я дёрнулась было подняться, чтобы как-то успокоить её, но Лида тут же усадила меня обратно и снова положила руки мне на голову, но теперь сверху – «шапочкой».

– Я знаю, что делать, – сказала она тихо и упрямо. – Тасенька, а ты помнишь Николая Ивановича?

Мне бы легче было ответить «да», чтобы нам обеим избежать мучений, но я всегда оставалась предельно откровенна с Лидой: сознавала ли я тогда, нет ли, но эта старательная честность оставалась единственной соломинкой, которая удерживала меня от погружения в безмыслие и бесчувствие.

Я не ответила вовсе: перед мысленным взглядом замаячил смутный образ. Что же он значит для меня? Разглядеть бы почётче! Немолодой мужчина среднего роста, со строгим лицом и очень внимательными глазами. Эти глаза будто поймали меня. Такие они были живые, глубокие, яркие, что мне показалось – я даже вижу цвет: зелёно-карий, как военная форма. Этот мужчина относился ко мне покровительственно. Так он же…

– Это тот человек, который заботился обо мне во время войны! – воскликнула я.

Лида даже вздрогнула от неожиданности, а потом осторожно «подтолкнула» продолжать:

– Заботился?

– Это же он помогал мне с продуктами и одеждой. И я могла… не работать, – добавила я неуверенно. – Да! А Николай Иванович был большим начальником и… по-моему, военным!

– Таська, у нас получается! – Наконец-то в голосе подруги вместо слёз послышалась радость. – Только давай повнимательнее. Как это ты не работала?! Ты работала!

Будто огненный обруч лежал на моей голове вместо Лидиных рук. У меня горели волосы, горела кожа, горел сам мозг в том месте, где его прежде совершенно безболезненно рассекла электрическая дуга.

Я молчала и не старалась ничего вспоминать, потому что во мне рождалось и крепло новое состояние. Сами собой мелькали картинки с обрывками звуков и переживаний.

Огромная чёрная изба – здание сельской администрации и нашего временного центра подготовки – и вершины гор, словно растущие из крыши… Просторная и пустынная Кропоткинская площадь с оконечностью бульвара, павильоном метро, разномастными, но красивыми домами и домиками – сквозь кресты газетной бумаги на оконных стёклах, в обрамлении плотных синих гардин… Массивное здание из серого камня – исследовательский институт «Аненербе», рядом – свежие руины и башня, на крыше которой торчат зенитные стволы… На моих мысленных картинах не было людей, но те находились в зданиях, решали трудные задачи; я знала их, участвовала в делах и разговорах, кого-то недолюбливала, к кому-то относилась с симпатией, кто-то симпатизировал мне…

Огненный обруч по-прежнему горел на голове. Россыпь деталей собралась в целое. Я вновь была собой. И я знала кое-что новое, чего никак не могла понять прежде. Кроме того, я совершенно ясно сознавала, что Лиде не продержать меня долго, и надо торопиться обсудить главное.

– Лида, тебе удалось! Теперь слушай. Немцы работали против меня. Помнишь, сначала удалась операция с тем молодым военачальником. Я беспрепятственно вошла в его сознание. Со вторым – тоже получилось. С третьим уже вышло не гладко, с другими совсем не вышло. Так вот. После первых двух раз коллеги из «Аненербе» меня вычислили. Я попала в облаву. Не уверена в одном: узнали меня или нет.

Лида тоже не стала тратить время даром на всякие приветствия и радостные восклицания. Мы сразу начали с обсуждения главного, как привыкли издавна.

– Что значит облава? Каждому военачальнику приставили по наблюдателю из боевых оккультистов?

– Не так. Немцы хорошо владеют тактикой прочёсывания территории. Как они в лесах производили зачистки цепью – похоже и тут. Определили «территорию» – очевидно, всё высшее командование – и прикрыли сетью, вроде паучьей. Заденешь одну ниточку – вся сеть дрожит. Один оператор не поймает тебя, другой пропустит – так третий, пятый заметят вторжение в охраняемое пространство.

– Правдоподобно. Но я не представляю, как выстроить такую сеть.

– Если бы я знала, я бы сразу поняла. Я ни разу не участвовала в облавах. Этим занимались боевые маги. Линденброк обещала меня включить – как раз накануне моей эвакуации. Но мы не успели как следует поговорить. Понимаешь, когда она сказала: «Включим вас в сеть», я восприняла это как фигуральное выражение. А это оказалось прямое описание.

– Но, Тася, мы же все подключились. Никто из нас не почувствовал ни противодействия, ни вообще – вмешательства.

Как ни переживала подруга за меня, но тут её профессиональная гордость оказалась задета.

– Лидок, я не знаю, как они это делают. Сеть незаметна за счёт того, что каждый оператор работает слабо, «нити» – тонкие. Но я уверена: они меня вычислили.