Книга Наука логики. С комментариями и объяснениями - Георг Гегель

3. Тем самым получается в результате, что внешняя целесообразность, которая еще только имеет форму телеологии, достигает, собственно говоря, лишь средств, а не объективной цели, так как субъективная цель остается внешним, субъективным определением, или же, если цель деятельна и осуществляет себя (хотя бы только в средстве), она еще непосредственно связана с объективностью, погружена в нее; сама цель есть объект, и цель, можно сказать, постольку не достигает средства, поскольку ее осуществление необходимо еще до того, как она могла бы быть выполнена с помощью средства.

На самом же деле результат есть не только внешнее отношение цели, но и истина этого отношения – внутреннее отношение цели и объективная цель. Самостоятельная по отношению к понятию внешняя проявленность объекта, которую цель делает своей предпосылкой, положена в этой предпосылке как несущественная видимость и уже снята также сама по себе; поэтому деятельность цели, собственно говоря, лишь выявляет эту видимость и снимает ее. – Как выяснилось через понятие, первый объект становится средством через передавание, так как в себе он целокупность понятия, и его определенность, которая есть не что иное, как сама внешняя проявленность, положена лишь как внешнее, несущественное и потому выступает в самой цели как ее собственный момент, а не как независимый от нее.

 В этом абзаце Гегель называет видимостью показатель результата, который уже не нужен, когда цель достигнута, отношением цели – результат, а целью – саму жизнь после достижения этого результата.

Передавание – поручение, причем, не только человеку, но и обстоятельствам. Например, город для нас становится местом проживания не только потому, что мы его обживаем, но и потому, что мы сами узнаем, какие наши действия оказываются средствами для жизни в городе. При этом он вполне «определен» в системе домов, улиц и коммуникаций. А для городской жизни всё это – внешнее, так как цель города – не в том, чтобы были улицы, транспорт, но чтобы они оказались «моментами» для совсем других дел.

В силу этого определение объекта – быть средством, есть совершенно непосредственное определение. Поэтому для того, чтобы сделать этот объект средством, субъективная цель не нуждается ни в каком насилии или другом утверждении своей силы в отношении объекта, кроме утверждения себя самой; разрешение (Entschluss), раскрытие (Aufschluss), это определение самого себя, есть лишь внешняя положенность объекта, который непосредственно подчинен здесь цели и не имеет по отношению к ней никакого другого определения, кроме ничтожности [своего] в-себе-и-для-себя-бытия.

 Разрешение и раскрытие – метафоры Гегеля, обозначающие способность объекта выглядеть не просто в своей видимости, но и как-либо еще. Он показывает, что если с точки зрения задачи это могут быть новые аспекты объекта, то с точки зрения цели они ничего не прибавляют к определению объекта, который в любом случае «ничтожен», не таков, каким должен быть, исходя из цели.

Итак, после того как субъективность, для-себя-бытие понятия перешло, как мы видели, в его в-себе-бытие, в объективность, оказалось в дальнейшем, что в объективности вновь появилась отрицательность для-себя-бытия понятия; понятие определило себя в объективности так, что его особенность есть внешняя объективность, иначе говоря, оно определило себя как простое конкретное единство, внешняя проявленность которого есть его самоопределение. Движение цели достигло теперь того, что момент внешней проявленности не только положен в понятии и понятие есть не только долженствование и стремление, но как конкретная целокупность тождественно с непосредственной объективностью. Это тождество есть, с одной стороны, простое понятие и равным образом непосредственная объективность, но, с другой – оно столь же существенно есть опосредствование, и лишь через него как само себя снимающее опосредствование оно есть эта простая непосредственность; так понятие состоит по существу своему в том, чтобы как для-себя-сущее тождество быть отличным от своей в-себе-сущей объективности и тем самым внешне проявляться, но в этой внешней целокупности быть ее самоопределяющим тождеством. Как такое, понятие есть теперь идея.

 Иллюстрация этого абзаца: семечко, заключавшее в себе дерево, которого мы не видим в нем, стало деревом, которое и может существовать как таковое. Но при этом дерево как понятие реализовалось во внешней объективности его строения, ствола и ветвей, и определяется именно как строение, даже если мы не говорим о подробностях этого строения, а только о дереве. Поэтому, с одной стороны, мы в любом дереве видим непосредственно его самого, с другой стороны, опосредуем особенности его развития и строения. Понятие о дереве включает в себе знание ствола и веток, и движение цели позволяет дереву принести плод и семена. Идея – это образ дерева, включающий в себя как понятие о нем самом, о его росте и плодовитости, так и образ ствола и веток. Лишь тогда дерево будет узнано в любом случае, в том числе природой, а не станет только парадоксальным движением на пути к цели, о котором речь шла до этого.

ИДЕЯ

Идея есть адекватное понятие, объективно истинное или истинное как таковое. Если что-либо истинно, оно истинно через свою идею, иначе говоря, нечто истинно, лишь поскольку оно идея. – Выражение «идея» вообще-то часто употреблялось в философии, как и в обычной жизни, и для [обозначения] понятия и даже для [обозначения] простого представления: «У меня еще нет никакой идеи об этой тяжбе, об этом здании, об этой местности» – означает только, что у меня нет о них представления. Кант реабилитировал выражение «идея» как понятие разума. – Понятие же разума есть, согласно Канту, понятие о безусловном, а в отношении явлений оно трансцендентно, т. е. оно не может иметь адекватного ему эмпирического применения. Понятия разума, по Канту, служат для понятийного постижения (Begreifen), а понятия рассудка – для понимания (Verstehen) восприятий. – На самом же деле, если понятия рассудка действительно понятия, то они понятия (Begriffe) – посредством их постигают (wird begriffen), и понимание восприятий посредством понятий рассудка будет постижением. Если же понимание есть только акт определения восприятий посредством таких определений, как, например, целое и части, сила, причина и тому подобное, то оно означает лишь акт определения посредством рефлексии, так же как и под пониманием можно подразумевать всего лишь определенный акт представления совершенно определенного чувственного содержания; так, если, описывая человеку дорогу, говорят, что она в конце леса поворачивает налево, и он, скажем, отвечает: «понимаю», то это «понимание» не означает ничего другого, кроме схватывания [сказанного] представлением и памятью. – «Понятие разума» тоже несколько нескладное выражение; ведь понятие – это вообще нечто относящееся к разуму; а поскольку разум отличают от рассудка и от понятия как такового, он целокупность понятия и объективности. – В этом смысле идея есть то, что разумно; она необусловленное потому, что лишь то имеет условия, что существенно соотносится с объективностью, но не с такой объективностью, которая определена им самим, а с такой, которая еще проявляется внешне и безразлично к нему, как это еще имело место во внешней цели.