Книга Внутренняя линия - Владимир Свержин

Потому давайте говорить без обиняков. Сами посудите: что мне стоит передать вас, а заодно и ваше досье, в ГПУ? Там долго возиться не станут — чекистская закваска. Вот вы с датским паспортом Нильса Кристенсена, а тут — сами поглядите, вы же — в парадном офицерском мундире. Полагаете, этого недостаточно, чтобы поставить вас к стенке?

— Если вы со мной возитесь, полагаю, недостаточно.

— Ошибаетесь. — Орлинский взял лежащую на бумагах фотографию военного медика и, будто любуясь, поглядел на нее. — Я хочу спасти вашу жизнь.

— Зачем?

— Об этом мы поговорим позже. Сейчас просто обозначьте для себя, что она мне нужна. Надеюсь, вам тоже.

— За прошедшие годы я с ней свыкся.

— Вот и прекрасно. Значит, цели наши совпадают. Осталось договориться о цене.

— Я готов заплатить.

— Нет, эта плата меня не интересует. Валюта здесь мало что дает, но зато служит прекрасной уликой. Не беспокойтесь, я назову вам цену, она вполне посильна. Но прежде потрудитесь рассказать мне, для чего вы прибыли в Советский Союз.

Он пристально поглядел на датчанина, радуясь, что тот, похоже, и не думает запираться. Орлинский сверлил холодными глазами открытое добродушное лицо военного медика, силясь понять, о чем тот сейчас думает. Болеслав Орлинский был бы, несомненно, потрясен, когда б узнал, что в голове арестанта звучит приятный женский голос, сообщающий:

— В годы войны Владимир Орлов был назначен переводчиком, поскольку иной штатной должности для него в Ставке не нашлось. Но благодаря старому знакомству отца В. Г. Орлова с генералом Алексеевым, специально для Владимира Григорьевича была организована должность следователя по особо важным делам. За годы войны участвовал в следствии по таким резонансным делам, как дело жандармского полковника Мясоедова, военного министра Сухомлинова, дело штабс — капитана Янсона, дело банкира Рубинштейна… Тут длинный список. Везде отличался дотошностью, но, как утверждалось, не брезговал и подтасовкой фактов. После революции — по заданию генерала Алексеева некоторое время служил большевикам и даже был дружен с Дзержинским, но вскоре перебежал к белым и руководил одним из пунктов врангелевской разведки.

— А здесь, получается, не перебежал? — безмолвно глядя на вещающего Орлинского, спросил Джокер–3.

— Как видишь.

— Интересно знать почему.

— Нет данных.

— Это плохо. Думаю, весь этот сыр — бор с комфортабельной тюрьмой и китайской стражей служит одному — желанию меня завербовать. Причем завербовать не для власти рабочих и крестьян, а для себя лично.

— Очень может быть.

— Может, тогда рискнем завербовать самого Орлова? С его возможностями найти лабораторию и попасть туда будет намного легче.

— Думаешь, это твой козырный туз из рукава?

— Не знаю. Но почему бы нет?

— Товарищ Орлинский, откровенность за откровенность. Вы желаете помочь мне, чтобы затем покинуть Совдепию? Иначе к чему намеки на то, что здесь валюта — это улика? Я не верю в благотворительность чиновников советских карательных органов, — на звонком языке Вольтера сказал Виконт. — Что вы хотите взамен?

— Ваша сообразительность делает вам честь, — усмехнулся бывший следователь по особо важным делам. — С грустью должен вам сообщить, что если бы вы чистосердечно сознались во всем, когда только попали ко мне, ситуация была бы много проще и цена меньше. Но, к сожалению, время не всегда играет на нас. Вами заинтересовались в Москве. Лично товарищ Дзержинский. Он требует доставить вас к нему.

— Зачем?

— Вам лучше знать. Но, похоже, Сергей Владиславович, вы не желаете мне поверить и предпочитаете скрывать настоящую цель приезда в Советский Союз.

— Самое забавное, что я ничего и не скрываю. Я действительно врач. Моя фамилия действительно Кристенсен. А то, что вы установили, чем я занимался в годы войны… Что ж, это делает честь вашему профессионализму, однако незачем даже объяснять, почему я предпочел скрыть события тех лет. Зачем я приехал в Россию? Определенные влиятельные круги в Красном Кресте обеспокоены странными опытами с человеческой психикой, которые, судя по материалам вашей же открытой прессы, широко проводятся в Совдепии. Эти бесчеловечные исследования могут нести опасность для человечества.

Орлинский уперся в собеседника изучающим взглядом.

— Вы что же, обмануть меня решили? Какие еще опыты?

— Первого мая на демонстрации было показано весьма забавное представление: аппарат, который приводил в неистовое радостное возбуждение людей, вовсе не склонных веселиться по поводу завоеваний революции.

— А! Да — да — да. Помню, я читал. Так вы полагаете, это не газетная утка?

— В Красном Кресте опасаются, что нет. И они готовы всемерно помочь человеку или же людям, которые прольют свет на эти исследования.

— Что вы имеете в виду под всемерной помощью?

— Двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов и английский паспорт на любое выбранное вами имя. Ну и, конечно же, Красный Крест поспособствует оказаться по ту сторону границы. Ваш багаж будет маркирован как груз Красного Креста, что приравняет его к дипломатической почте.

Орлов задумался.

— Интересное предложение. Но пока что, Сергей Владиславович, как я уже имел честь сообщить, вас желает видеть товарищ Дзержинский. Насколько я помню, поездка в Москву и прежде была в ваших планах. Можете пока не беспокоиться — я сам буду вас сопровождать. Весьма надеюсь на ваше благоразумие.

Май 1924

Джунковский с затаенной тоской глядел на углубившегося в чтение бумаг председателя ОГПУ. Мог ли подумать бывший московский губернатор, которого нелегальные газетенки левого толка трескуче окрестили «кровавым палачом баррикад Красной Пресни», что пройдет двадцать лет, и он станет обучать премудростям и нюансам политического сыска одного из тех самых радикалов, которые столь вдохновенно раздували пожар революции в его отечестве. Наконец, оторвавшись от чтения, Дзержинский уважительно посмотрел на бывшего жандарма.

— Да — а, воистину яркое жизнеописание! Примечательная личность этот ваш Згурский. Особо занятно вот это. — Феликс Эдмундович указал на абзац в лежащем перед ним досье. — «По прибытии в Тифлис самолично в одиночку остановил толпу вооруженных погромщиков». Как же это ему удалось?

— По окончании Русско — японской войны Згурский был произведен в подполковники, отправился в отпуск, где, кстати, и познакомился со своей будущей женой, а затем был направлен к новому месту службы — в Кавказскую гренадерскую дивизию. В Тифлисе он направился к боевому товарищу — отставному поручику Григоряну, тяжело раненному в Порт — Артуре. В это время по городу пополз слух, что толпа идет резать армян — тогда, знаете ли, по всему Кавказу прокатилась волна армянских погромов. Увы, не миновала она и Тифлис.