Книга Голубая кровь - Олег Угрюмов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ты коришь себя, что отпустил его. Ты недоумеваешь, что же произошло с лучшим из лучших, что он стал жертвой такой нелепой случайности. Ты переживаешь из-за Уны.
Не стану утешать тебя и в этом горе. Я не бессмертный бог, который может даровать своим подданым сладкий дар забвения. И отчего-то убежден, что ты, отказался бы. от забвения во имя памяти о тех, кого любишь. Я ведь хорошо знаю тебя, Аддон Кайнен.
Твой преемник пал в битве — это хорошая смерть для любого воина. Это невосполнимая потеря, но меня всегда беспокоило его странное появление и не менее странное прошлое. Кто знает. Аддон. Возможно, боги дали ему шанс умереть человеком и оставить по себе только светлую память.
С надеждой на скорую встречу
твой брат и друг Баадер Айехорн.
Отчего-то у нее не получалось разрыдаться, и невыплаканные слезы перекипали внутри, превращаясь в пламя, которое выжигало все.
Выжигало прежнюю Уну, ее память, ее любовь, ее мечты и стремления.
Она боялась той, что поднималась из пепла — несокрушимая, грозная, замершая на пороге между жизнью и смертью и потому не ценящая жизнь и не боящаяся небытия.
Когда Килиан сбивчиво и торопливо рассказывал, как они с Руфом заехали достаточно далеко от своих солдат, как подверглись внезапному нападению и как геройски погиб Руф, защищая брата, она жадно ловила каждое его слово.
Но когда он потянул из-за пазухи таблички, уверяя, что Руф незадолго до последнего боя отдал их ему с просьбой передать Уне, если с ним что-то случится, — она не поверила. И вот что странно все в Каине знали о том, как Руф предчувствовал события, как по-звериному чутко реагировал на мир, так что история, поведанная Килианом, была абсолютно правдоподобна. А Уна не верила.
В этот день она потеряла обоих — и возлюбленного, и брата.
В том краю, где старик без меча оживляет цветы,
Где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен,
В том краю, где влюбленным даруют счастливые сны,
Мы однажды сойдемся все вместе на дружеский ужин.
Мы вернемся с полей, на которых давно полегли,
Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали…
В этом месте голос Руфа внезапно обрывался. Его несправедливо и подло обрекли на вечное молчание.
Ей было от этого страшно и больно, а потом она начала гореть внутри.
И потому ощутила слабое чувство, чуть-чуть похожее на радость, когда Аддон сообщил ей о скором приезде царя Баадера и его желании объявить ее своей дочерью и законной наследницей.
— Я стану царицей, — сказала она твердо. — Я не его дочь, а твоя и никогда не буду думать иначе. Но царицей стану — самой великой в роду Айехорнов, как того хотела мама. Ты еще будешь гордиться мной.
И она обняла Аддона, прощаясь с ним навсегда. Потому что Уна твердо знала, что в это мгновение там, внутри, падающей звездой стремительно несется к смерти она сама — страдающая, измученная горем и болью потерь, но настоящая, способная любить. И встает навстречу новому солнцу незнакомая взрослая женщина, у которой по чистой случайности будут ее имя, лицо, фигура и жесты.
В том краю, где старик без меча оживляет цветы,
Где слепой прозорлив и ему даже жребий не нужен,
В том краю, где влюбленным даруют счастливые сны,
Мы однажды сойдемся все вместе на дружеский ужин.
Мы вернемся с полей, на которых давно полегли,
Возвратимся из тьмы, где до этого долго блуждали,
С равнодушных небес и от самого края земли —
Те, кого позабыли, и те, кого преданно ждали.
И за этим столом мы впервые поищем, что почём.
Мы узнаем друг друга — и мысли, и души, и лица.
Нам предскажут, что в прошлом далеком случится,
О грядущем напомнят… И вкусным напоят вином.
В день, когда все долги будут розданы, даже с лихвой,
Когда будет мне некого помнить — и некому мстить,
Я разрушу свой липкий и вязкий могильный покой,
Я приду в этот край, чтобы, может быть, там полюбить
(Я приду в этот край, чтобы там научиться любить).
Мы встретимся. Не здесь — так далеко.
Вселенная усыпана мирами.
И Млечный Путь разлит, как молоко,
И весь порос ольхой и тополями.
Протянута серебряная нить
Между тобой и мной — и стоит жить…
Никто не верит в эту легенду. Никто не хочет помнить…
Высоко в горах, в кратере потухшего вулкана, лежит огромная чаша льда. Некогда это было озеро, но сейчас оно промерзло до самого дна, и в этой ледяной темнице ждет своего часа Шигауханам.
Он всего только тень будущего себя, зерно, что до поры до времени таится под землей, — мертвый кусочек бывшего некогда существа. И великое таинство жизни заключается в том, что из этой крохотной частички, из семечка, поднимется однажды могучее дерево, своими ветвями в небо. В то небо, которого так и не увидело семя — всего лишь надежный саркофаг, сохранивший себе будущего великана.
И это необъяснимо.
Замурованный во льды черный саркофаг, оставленный здесь многоруким повелителем чудовищ, никогда не должен раскрыться и выпустить на волю то существо, которое терпеливо ожидает в нем момента, дабы явиться миру и повергнуть его в ужас и отчаяние.
Но древнее пророчество гласит, что, как бы ни противились тому боги Рамора, как бы ни молили об отсрочке этого грозного часа жалкие смертные, однажды сорвется с ночного неба пылающая звезда и рухнет в ледяное озеро.
И жар ее растопит сверкающий панцирь, и обратит его в воду. И вода вступит в единоборство с небесным пламенем. И не сможет вода одолеть огонь, но и огонь не победит воду. И сплетутся они в смертельном объятии — и из этой страстной любви-ненависти возникнет третья стихия, порожденная двумя, — горячий пар.
Он окутает вершину горы Сенидах жемчужно-серым плащом, а окружающие ее седые великаны проснутся от вековечного сна и вспыхнут очищающим огнем. Раскаленная кровь-лава потечет по их склонам, уничтожая все живое, а траурное покрывало черного пепла повиснет над хребтом Чегушхе.
И вершина Сенидах будет недоступна ни с небес, ни с земли.
Тогда вырвется из объятий смертельного холода сосуд, хранящий в себе жизнь, несущую погибель.
Содрогнется земля, истекут горючими слезами вулканы, взвоет могучий океан, и закружится небо в неистовой пляске — но они будут бессильны.
Ибо древние проклятия неумолимы.
И Мститель придет, дабы собрать свою кровавую жатву…
