Книга Фрейлина - Шеннон Дрейк

Дядя Энгус был такой неприветливый, почти бесчувственный человек. Он жил, как велел ему долг. Если бы долгом была работа, Гвинет не возражала бы против этого. Энгус считал, что они, хозяева дома, обязаны показывать своим арендаторам, которые работают на них, что и сами охотно готовы делать то же самое. Ее пугали другие возможные обязанности, которые дядя мог посчитать ее долгом.

Королева приказала ей вскоре отплыть в Англию вместе с лордом Рованом. Но вдруг дядя, несмотря на приказ, пожелает выдать ее замуж за самого выгодного из тех, кто сделает ей предложение? А он может так поступить, если решит, что это пойдет на пользу Айлингтону.

Рован какое-то время с серьезным видом наблюдал за ней, потом пожал плечами и произнес:

— Я на всякий случай послал ему несколько писем. Он будет знать, что вы находитесь здесь по поручению королевы и что я в нужное время приеду за вами.

Она затаила дыхание.

Рован пристально смотрел на нее, поэтому она тихо выдохнула:

— Я искренне сожалею о том, что обременила вас своим присутствием и причинила вам неприятность.

Глаза не обманывали ее: Рован улыбнулся!

— Сожалейте о своем безрассудстве и не давайте ему воли. Я признаю, что не выношу семью Макайви, и рад, что появился там до того, как… — На этом он умолк, и его губы плотно сжались. Он указал на нее пальцем и заговорил снова: — Никаких безрассудных поступков! Гевин позаботится о том, чтобы вы их не совершали. И я думаю, что старый Энгус тоже об этом позаботится. Но на случай, если возникнут какие-то проблемы, я в своих письмах напоминаю ему, что он не имеет полной свободы распоряжаться вами как глава семьи — например, выдать вас замуж. Сейчас только королева имеет право определять вашу судьбу.

— Спасибо, — пробормотала Гвинет и подумала: «Неужели он может читать мои мысли?»

Он снова пристально посмотрел на нее, и она поняла, что ему так же трудно говорить, как и ей. Это было очевидно.

— Нет, леди, это вам спасибо.

Он снял со своей шеи украшение, которого она раньше не замечала, — подвеску на изящной золотой цепочке, — и надел ей на шею. Она поняла, что подвеска — очень красивый и сложный по форме кельтский крест.

— Моя супруга была бы очень рада, если бы вы носили эту вещь. Поэтому я дарю ее вам в благодарность за вашу заботу о Кэтрин, — сказал он.

Очень странно, но Гвинет вдруг стало тепло.

— Она была ласковой, доброй и красивой. А к вам я отношусь с большим сочувствием и дружбой, лорд Рован.

Он отступил назад, и его лицо вдруг снова стало суровым.

— Доброго вам пути, — пожелал он, сел на Стикса и стал следить за тем, как ее спутники готовятся к отплытию.

Еще до того, как паром был полностью загружен, Рован кивнул Гевину, повернул коня и ускакал.

Когда паром уже плыл по волнам, Гвинет подняла голову и увидела, что Рован смотрит на море с вершины одного из самых высоких холмов недалеко от берега.

Он был похож на статую и казался таким же холодным и твердым как камень.

«Он действительно часть этой суровой земли и так же бесстрастно, как эта земля, смотрит на мой отъезд», — подумала Гвинет.

Часть вторая КОРОЛЕВА ТОРЖЕСТВУЕТ

Глава 8

Кусая травинку, Гвинет читала письмо королевы Марии: «Трудность состоит в том, что Мэйтленд, благослови его Боже, всего лишь посол хоть и лучший, — ты знаешь: он хорошо служил моей матери. По этой причине я с нетерпением жду, когда ты доедешь до Англии. Я понимаю, перед каким выбором стоит Елизавета: англичане, несомненно, боятся в будущем оказаться под властью монархини-католички. И все же я не могу подписать договор, где сказано, что я отказываюсь от своих прав на английскую корону, в то время как я жду от Елизаветы официального подтверждения, что я ее наследница. Она публично заявила, что не знает никого, кто имел бы больше прав на английский трон, чем я, но при этом не подтверждает свое мнение в соответствии с законом. Она заявляет, что не сделает этого, пока я не подпишу договор, а я не могу подписать договор, пока не получу это подтверждение».

Гвинет вздохнула и посмотрела на небо. Сегодня оно такое лиловое! Ее поместье здесь, на острове Айлингтон, оказалось гораздо красивей, чем она помнила. Может быть, она забыла огромную мощь моря и то, с какой страстью волны бросаются на берег. И долины тоже: тонкие полоски зелени и на них такие белые овцы.

Даже гордо поднявшийся над землей готический замок на скале был ей дорог.

Это, конечно, далеко не Кэстл-Грей. Здесь гораздо больше сквозняков, меньше ковров, и огонь в камине, кажется, никогда не прогревает до костей. Но это все-таки красивый замок. Построенный лишь для обороны от врагов, он выглядит гордо и величественно.

Хозяйские комнаты оставались за ней. Энгус не жил в них даже в то время, когда знал, что она уехала отсюда на много лет. Поселиться в них для него было бы грехом, а он был набожным человеком.

Церковные службы по воскресеньям были такими длинными, что занимали почти весь день. В воскресенье никто не работал. Даже хозяева замка в этот день сами обслуживали себя. Энгус настоял и на том, чтобы Гвинет, пока находится здесь, выезжала в море с рыбаками на лодках и смотрела, чем занимаются пастухи. Воскресенье — день отдыха, и Энгус приказал своим слугам отдыхать в этот день.

Но на деле Энгус оказался совсем не похож на злого великана из сказки, каким его помнила Гвинет. Возможно, дело было в том, что она просто повзрослела, немного повидала мир и потому не так робела перед дядей. Он был суровым и этим напоминал ей Джона Нокса, но, когда она приехала, встретил ее ласково.

Дядя приветствовал ее — по его меркам — почти с любовью: не обнял, но улыбался и Даже сказал несколько добрых слов о том, как гордится племянницей, а повод для этого был. От лорда Джеймса Энгус слышал, что Гвинет осталась протестанткой, хотя королева — папистка, и что в ее поведении при дворе видны достоинство и ум.

Когда он читал письма, присланные Рованом, в том числе письмо королевы, которое лорд Грэм вез с собой, лицо у него было хмурым. Гвинет поняла: Мария сообщает ее дяде, что по-прежнему сама распоряжается будущим его племянницы. Но из писем Рована она знала лишь то немногое, о чем он ей сказал. Теперь по поведению дяди она видела, что Рован описал ему по меньшей мере часть того, что случилось в ночь ее встречи с лордом Брюсом Макайви. Доказательством этому был гневный крик дяди и его слова, сказанные ей в пылу ссоры. Смысл их сводился к следующему: если кто-нибудь из Макайви хотя бы ступит ногой на берег Айлингтона, он, Энгус, будет считать его виновным в гораздо большем преступлении, чем нарушение границы чужих владений, и постарается, чтобы нарушителя отправили в суд в Эдинбург.

Гвинет должна была признать, что это яростное желание защитить тронуло ее сердце. Вернее, почти тронуло.