Книга Проснуться живым - Надежда Первухина

– Не надо,- отмахнулся Викентий. Было ему мерзко.

И мерзко вовсе не по причине того, что Надежда, на вид то интеллектуально-невинная, то сурово-аскетичная, то интеллигентно-фригидная, оказалась этакой похотливой, да еще изобретательно-похотливой тварью. Викентий уже понял, что масок у этой женщины больше, чем волос на лобке. Мерзко было от другого.

Да, Надежда лицемерила и носила маски.

Но обиднее всего было то, что от этой лицедейки сердце Викентия начинало стучать с нехорошими перебоями. И признаться в любви к Надежде было страшно даже самому себе.

Потому что это все равно, что признание в любви куклы к своему кукловоду.

А еще тошней осознание - ты у нее не единственная марионетка. Степан… Под какой удар он попал? Какая роль была отведена ему, вечному весельчаку и оптимисту? И когда же эта стерва наиграется и прикроет свой чертов театр!!!

– Кешаня, ты чего за голову схватился? - участливо спросил Степан, и дипломированный маг пришел в себя.

– Извини, Гремлин. Мысли просто… Всякие. Ты лучше рассказывай, что дальше было.

– Дальше-то…- Степан потер лоб иссохшей морщинистой рукой (а раньше у него были руки как руки. Руки нормального молодого мужика).- Валяюсь я на ковре, отдыхаю. Все хозяйство, блин, болит так, будто я им гвозди заколачивал! Ну и остальное тело соответственно. Надежда эта, сучка, враскорячку уселась на какой-то тренажер, курит и на меня насмешливо так поглядывает. «Что,- говорит,- устал, Степушка?» Стерва, одно слово. «И танки,- говорю,- устают по грязи гусеницами шлепать. А я тебе не танк. И не бульдозер. И вообще, прикрылась бы ты хоть полотенцем! Неужто в тебе никакой женской стыдливости ни капельки не наблюдается?» «Нет! - хохочет.- Ни капельки! Когда тебе хочется получить удовольствие, помни, глупый мальчик Степа: стыдливость - это все, что удовольствию мешает!»

И тут она нажимает на какой-то рычаг на своем тренажере, и вижу я, как из тренажера этого здоровенная палка с набалдашником выдвигается. Вот, блин, думаю, до чего в интим-салонах технологии дошли: и спортом занимайся, и… В общем, пристроилась она на эту бандуру, та ее раскачивает как надо, а Надежда только постанывает, на меня глазеет, хохочет и сама себе груди тискает! Кешаня, веришь, много у меня было разных баб, но чтоб такая бесстыдная и ненасытная - впервые!

Я аж отвернулся и глядеть на это паскудство не стал. Лежу себе на ковре, думаю, как бы отсюда свалить по-тихому. Одно обидно: эта паразитка, перед тем как со мной сексом заняться, всю мою одежду в какой-то люк на полу кинула и пяткой тот люк прихлопнула. А куда я голый выберусь? И выберусь ли? И как там ты, в одиночестве за накрытым столом сидишь?… Размышляю, в общем, на актуальные темы. Тут, слышу, паразитка откачалась-отвизжалась, слезла со своего похабного фаллотренажера и ко мне под бок - бух на ковер! «Хорошо тебе со мной?» - интересуется, а глаза у самой, как у наркоманки после передозы. «Бывало лучше»,- дипломатично так отвечаю. Думал: прибьет за такие слова, но ничего, обошлось. Промолчала и только стала вокруг себя по ковру руками водить. «Эй,- говорю,- озабоченная, так и будем лежать? Мы же вроде собирались твоего ненаглядного африканского Луи искать?» А она так засмеялась тихонечко: «Зачем его искать?! Он сам придет!»

Ну, думаю, не дом, а клиника для буйных психов! Если сейчас сюда еще и этот Луи явится и нашу парочку в этаком виде обнаружит, быть как минимум большому международному конфликту!

Тут, смотрю, один ковер на стене отъезжает в сторону. Все, понимаю, хана, Луи подгреб собственной персоной! Сейчас застанет меня со своей невестой и разделает на суповые наборы для домохозяек! По двадцать три пятьдесят - кило… Но, к моему удивлению, это оказался никакой не Луи. Подходит к нам, лежащим, явная баба в возрасте, дородная такая и темнокожая…

– Типа как Вупи Голдберг? - осенило Викентия.

– Точно! Я еще тогда подумал, кого же она мне напоминает?! Ну, на этой бабе хоть кое-что из бельишка было, типа комбинашки шелковой, чуть ниже пупа, да, и чулки черные. Я еще тогда подумал: зачем негритоске черные чулки? Надевала бы белые или там красные… Для контрасту. Волосы у той Вупи на голове заплетены в кучу косичек, а на концах что-то типа золоченых пуговиц мотается. Экзотика, короче. Подходит ко мне, на ковре распластанному, эта самая экзотика и начинает задушевно улыбаться. А я внутри себя начинаю стенать и плакать, потому как еще одной ненормальной бабы мне уже не вынести и грыжа мошонки мне обеспечена вместе с неоперабельным ущемлением крайней плоти!

– Что ты несешь, дурак, таких и болезней-то нет…

– Вот если бы эта баба на меня насела, то были бы! - глубокомысленно поднял палец Степан.- Но бог миловал. Постояла она надо мной, оглядела всего с головы до копчика и повернулась к Надежде со словами: «Ты покрупнее жертву не могла найти? Кошелка ты дырявая! Тебе бы только о промежности своей думать, а не о деле! Смотри, Аукера, не исполнишь своего замысла, лишишься и того, что имеешь!»

Надежда ей что-то принялась вякать на иностранном языке. Поругались они так минуты две-три, потом Вупи махнула рукой:

– Ладно, хватит препираться! Пора дело делать.

Достала откуда-то (из воздуха, что ли?!) длинный ремень и вокруг меня его уложила. Я было подняться хотел, но тетка так на меня глянула, что я обратно лопатками в ковер вжался и только глазами за процессом наблюдаю.

А от ремня этого пованивает как-то странно. Пригляделся я: елы-палы, это ж змеи дохлые, между собой за хвосты и головы связанные!

– Змеи? - переспросил Викентий.

– Они самые! И их там было потом - сказать страшно.

– Ну… Ты все-таки говори. Может, банан съешь?

– «Съешь»! Я, Кешаня, с тех пор как в этой больничке оказался, и рад бы что поесть, да не могу: тут же все обратно выхлестывает!

– Что врачи говорят?

– Отходняк, говорят, после наркоза. А я так сам себе думаю: это все со мной из-за того, что Надежда и ее Вупи тогда делали. Ты слушай…

Вупи эта тоже заголилась (чулки, правда, оставила), но там смотреть не на что: живот отвис, задница размером с кресло; отстой, короче. Вот. И легла Вупи на ковер слева от меня, а Надежда лежит справа. И ни ногой, ни рукой они за ремень вонючий не цепляются. Полежали-полежали, да и запели. Мотив, знаешь, знакомый: вроде «Ой, мороз, мороз!», а слова все непонятные. И жуткие какие-то. Потому что под эти песнопения со всех углов, из-под ковров, с тренажеров, с потолка даже полезли змеи! Но ко мне, правда, ни одна тварь ползучая не приблизилась даже, видно, из-за ремня. А уж по этим бабам как змеи ползали - триллер, и только! Смотрю: у Надежды к грудям две змеи присосались, одна вокруг головы обвилась, с извращенкой этой лижется-целуется, а еще один, здоровенный такой, вроде удава, прямо промеж ног полез! Гляжу на черномазую: та совсем под змеями скрылась, одни глаза блестят, жутко так. И уже ничего не слышно в комнате, кроме змеиного шипения… Чувствую, сознание у меня от этого мутится, и тут…