Книга Михаил Кликин. Сборник - Михаил Геннадьевич Кликин

платок здесь же найденный уложил, в узел увязать приготовил. В сундуке, у печи стоящем, обнаружил стопку журналов «Новый мир» за семьдесят первый и семьдесят второй годы, полистал, но не позарился. А вот старое издание «Робинзона Круза» прихватил. Очень обрадовался, карточки с кинозвёздами на дне сундука обнаружив. И патефонные пластинки все выгреб.

Много всего набрал, а ещё больше осталось. Часы-ходики, вон, с кукушкой каких-то денег стоят. Гирьки — как шишки, на циферблате картинка с медведями ещё различима.

За часами и остальным надо будет ещё раз вернуться, пока светло, пока не страшно…

Вышел Володька из комнаты, придерживая локтем распухшую сумку, волоча узлы, добром набитые. Спустился вниз, к выходу. Запор снял, цепочку с крюка скинул, дверь отворил, свежего воздуха вдохнул, улыбнулся.

А хорошо съездил!

Всегда бы так…

* * *

Всю добычу Володька перетаскал в «Ниву» минут за сорок, разложил аккуратно, чтобы видно было, сколько ещё места остаётся, — что-то разместил в салоне, что-то на крыше под брезентом закрепил. Машину к крыльцу перегонять не решился, лишних следов не хотел оставлять. Когда работу закончил, на часы глянул, на солнце посмотрел. Подумал о пропущенном обеде и скором ужине, но решил с едой погодить. Воротился к двухэтажному дому быстрым шагом, почти бегом, торопясь оставшееся светлое время провести с пользой. Внизу не задержался, сразу наверх пошёл. А когда по лестнице поднимался, ключи от «Нивы» на пальце крутя, услыхал отчётливый звук — будто стукнуло в доме. Но не напугался, решил, что упало что-то, он ведь сегодня много чего тут переворошил, потревожил.

В комнату с печкой войдя, сразу к часам с кукушкой направился. И встал, тиканье услышав.

То самое.

И не сверчок это был, не насекомое. Нет.

Это часы тикали. Щёлкали негромко. Маятником помахивали.

Володька икнул, глазам не веря.

Ходики — с кукушкой, с гирьками-шашками, с медведями на циферблате — шли.

Может это сквозняк маятник подтолкнул, механизм запустив, а может какая пылинка, гостем потревоженная, из шестерёнок выпала, и часы сами собой после многолетнего простоя заработали.

Может…

Володька пытался ещё какое-нибудь объяснение придумать. По сторонам озирался. Слюну загустевшую глотал.

Может…

Он увидел, что гирька поднята, понял, что кто-то в его отсутствие подтянул железную шишку за цепочку — пусть и не до самого верха, но заметно. Обругал себя, приободрить пытаясь: да сам же ты, наверное, и подтянул, мимо проходя. Дёрнул безотчётно. А то и случайно зацепился, когда вещи тащил.

Может и так… Да только тиканье-то он и раньше слышал, когда в первый раз сюда заходил. Теперь-то в этом никаких сомнений!..

Володька попятился.

Часы щёлкали, страх нагоняя. Маятник из стороны в сторону мотался.

Да как же такое возможно?!

Громкий шорох слева заставил Володьку вздрогнуть. Он чуть не закричал, отпрыгнул в сторону. Выронив ключи от машины, схватился за «Осу», потащил её из кобуры, мечущимся взглядом отыскивая источник нового шума. Увидел — занавеска над печкой колышется. Вот на печку-то он и не заглядывал! Что там на лежанке да полатях кроме корзин и рваного тряпья найдёшь?

Может, это ёжик какой шумит? Или кошка одичалая…

Володька шею тянул, едва дыша от страха и напряжения. «Оса» в руке сильнее маятника прыгала.

Стукнуло на печи. Завозилось.

Не ёжик, не кошка — большое что-то.

Сильней дёрнулась занавеска. И Володьке на обозрение будто коряга какая выставилась…

Нога!

Он со страху пальнул из «Осы», оставив в печном боку рыжую оспину. Перепугался до одури, до помутнения сознания.

Нога жуткая, будто птичья лапа, — костяная, тёмной кожей обтянутая; на кривых пальцах чёрные когти — длинные, толстые, загнутые.

Человеческая нога!

Скакнул Володька в дверь, кинулся к лестнице — вниз! вон! — но запнулся о порожек — и покатился кубарем по крутым ступеням, кровавые мазки оставляя.

* * *

Очнулся он в черноте, заскрёб руками вокруг, пытаясь понять, где находится. Застонал от боли — в боку кололо, плечо саднило, голова трещала. Вспомнил про часы, и про чёрную ногу, с лежанки показавшуюся, и как падал кувырком — тоже вспомнил. Затих, со страхом прислушиваясь к ночным шумам. Кончиками пальцев осторожно стенку нащупал, к ней переполз, уже примерно представляя, где выход на улицу находиться должен. Фонарик из кармана вынул, только засветить не спешил — жутко очень было: а ну как углядишь такое, что сердце не выдержит и разорвётся.

Наверху заскрипели половицы. Кто-то в комнатах бродил из угла в угол, отросшими когтями по дереву цокал — в мёртвой тишине каждый отзвук слышен был. Вот шарканье — это веник метёт. Постукивание — ухват в холодной печи ворочается, чугунки двигает. Скрип — то ли крышка сундука поднимается, то ли дверца шкафа открывается.

Подобрался Володька к уличной двери, нащупал косяк, ручку холодную нашёл. Встал на дрожащие ноги, себя трясущейся рукой несколько раз перекрестил, «отче наш иже еси на небеси» беззвучно прошептал. Толкнул дверь, от пронзительного взвизга несмазанных петель обмирая, наружу вывалился — увидел яркие звёзды, луну пепельную, едва различимую. С крыльца-приступка бросился в высокую мокрую траву, побежал, хромая, прикрывая лицо фонариком.

Где машина-то? Где «Аллигатор»?

Кругом деревья чёрные, кусты плотные, репей цеплючий, крапива да борщевик.

Несколько раз падал Володька. Вставал, задыхаясь, оглядывался.

Мрачный дом нависал над ним, никак от него не убежать было. Наваждение, прямо, какое-то!

Или это уже другой дом?

Или не дом вовсе?

Машина вывернулась неожиданно — Володька ударился животом о «кенгурятник», шарахнулся от своего отражения в тёмном стекле. Пригнувшись, бросился к водительской двери, руку за ключами в карман сунул.

А нет ключей-то!

Он вспомнил, как в верхней комнате выронил всю связку вместе с брелком