Книга Вечный ястреб - Дэвид Геммел

— Осторожность восхищает меня. — Она провела пальцами по его горлу, и он, сам себе дивясь, снова испытал возбуждение. — Восхищает при условии, что ей сопутствует честолюбие. Честолюбив ли ты, Драда?

— Я сын Асбидага, — ответил он.

Глядя, как она уходит, Драда почувствовал страх. Он недооценивал эту женщину, умную и беспощадную — ужасную женщину. Еще одна змея в родимом гадючнике, сказал себе он.

Касваллон, пропадавший три дня, вернулся домой ранним утром и молча стал в дверях верхней комнаты. Мэг мыла Донала и натирала его тельце маслом, воркуя над ним. Нахлынувшие чувства грозили лишить Касваллона всякого мужества. Он кашлянул. Мэг обернулась, откинула с лица распущенные волосы, улыбнулась мужу.

Он опустился на колени. Ребенок, смеясь, потянулся к нему и попытался обхватить за шею ручонками, когда отец взял его на руки.

Мать надела на Донала рубашонку, сверху кафтанчик, и все вместе спустились на кухню, где Карен готовила завтрак. Оставив ребенка с девушкой, Касваллон повел Мэг посмотреть, как всходит солнце над горами Друина. Мэг, чувствуя, что мужу грустно, молчала.

Они поднялись на холм, сели под развесистым дубом.

— Прости меня, любимая, — сказал Касваллон и поцеловал руку жене.

— За что? Мужчина должен порой давать волю гневу.

— Знаю, но ты единственная, кому я не хотел бы причинить боль.

— Дурачок. Ты думал, я стану страдать из-за разбитых мисок?

— Зачем ты пошла за меня? — спросил он вдруг.

— Отчего все мужчины такие глупые? — задала она встречный вопрос.

— Нет, я серьезно. Зачем?

Заглянув в зеленые глаза Касваллона и ощутив придавившее его бремя, Мэг пригнула к себе его голову для поцелуя.

— На это никто не может ответить. В тот первый раз, когда ты подошел ко мне на Играх, ты мне не понравился. Я видела в тебе зазнавшегося фарленского вора. Но когда Маггриг тебя прогнал, я стала часто о тебе вспоминать. Потом, обнаружив тебя поутру в своей комнате, я воспылала к тебе жгучей ненавистью. Я искренне желала, чтобы тебя убили. Но дни шли за днями, думы сменялись думами, и когда ты зимней ночью, с обледенелой бородой, явился в общинный зал, я поняла, что люблю тебя. Скажи теперь ты: зачем тебе надо было рисковать жизнью, чтобы жениться на мне?

Мягко высвободившись, он взял в ладони ее лицо.

— Потому что до встречи с тобой жизнь не имела для меня никакой ценности.

Они долго сидели молча, наслаждаясь теплом восходящего солнца.

— Теперь скажи, что гнетет тебя, — попросила Мэг.

— Не могу. Я дал слово. Скажу лишь, что нам больше не придется жить так, как прежде. Я знаю, что нынешним летом золотые времена Фарлена скорей всего кончатся, и это знание меня убивает.

— Аэниры?

— И собственная наша глупость.

— Вечно никто не живет, Касваллон. Человек, будь то мужчина или женщина, может умереть в любой миг, поэтому сегодняшний день всего важнее для нас.

— Я знаю.

— Знаешь, но не проникся этим. Положим, ты прав, и аэниры придут сюда на будущий месяц или на будущий год. Допустим также, что они убьют нас обоих…

— Нет! Не желаю даже думать об этом!

— Придется подумать! — жестко сказала Мэг. — Что толку мучить себя понапрасну? Аэниры пока еще не пришли. Мы вместе. У нас есть Донал и Гаэлен. Мы наслаждаемся миром и нашей любовью. Не ты ли всегда говорил, что завтрашний день должен сам о себе заботиться?

— Я мог бы все повернуть по-другому.

— Вот она, настоящая причина твоего горя. Ты не стал бороться за титул лорда-ловчего, отказался от места в совете и теперь сожалеешь об этом. Но один человек не может помешать такому народу, как аэниры. Кто они и к чему стремятся? К войне и смерти, крови и разрушению. Скоро они сами сгинут бесследно, ибо не создают ничего.

— Ты сердишься на меня, — посетовал Касваллон.

— Да, потому что ты позволил страху войти в свое сердце, и он побуждает тебя сдаться без боя. Не этого я ждала от тебя, Касваллон из Фарлена.

— Чего же ты ждала? — улыбнулся он.

— Что ты всегда будешь мужчиной. Ты сердит на Камбила за то, что он позвал аэниров на Игры?

— Да.

— Почему так?

— Потому что они все здесь разведают и будут воевать с нами малой кровью.

— Значит, устрой так, чтобы в пути их сопровождали наши охотники.

— Не могу. Совет…

— Чума на твой совет! Ты один из самых богатых людей во всех трех долинах. И сторонники у тебя найдутся — например, Леофас. Подбери себе сотню надежных людей. Кстати, вот еще что. Карен вчера была на восточных холмах и видела за стенами Атериса мужчин, которые упражнялись в стрельбе и метании копий.

— Ну так что ж? У аэниров есть свои Игры.

— Раньше такого не замечалось.

— Зачем же, по-твоему, они это делают?

— Аэнирских гостей будет двадцать. Думаю, они попросят, чтобы их допустили участвовать в Играх.

— Для чего?

— Чтобы выиграть.

— Им этого никогда не позволят.

— Распорядителем Игр в этом году будет Камбил.

— Немыслимо, — прошептал Касваллон. — Но ты права, в случае удачи они многого сумеют добиться. Их победа подорвет дух наших воинов и даст им право свободно разъезжать по горам.

— Вот теперь ты уже больше похож на моего Касваллона.

— Именно. Надо было мне поговорить с тобой раньше, Мэг.

Касваллон позвал Гаэлена и Гвалчмая понаблюдать за странным поведением аэниров. Казалось, что половина Асбидагова войска вышла за стены города. На равнине стояли шатры. Натянутые веревки огораживали беговую дорожку, поля для стрелков и копейщиков, огромный круг для борьбы и сражения на мечах. Проводились и состязания силачей.

— Совсем как Игры, — удивился Гвалчмай. — Давно они этим занимаются?

— Карен видела их вчера, — сказал Касваллон.

— У них есть несколько хороших атлетов, — заметил Гаэлен. — Гляньте вон на того белобрысого бегуна — мчится, как ветер.

Драда и Онгист внизу тоже следили за бегунами. Онгист поставил десять золотых на Снорри Вольфсона против фаворита Драды, Борака. На последнем отрезке Снорри отстал на тридцать шагов.

— А, будь ты проклят, — проворчал Онгист.

— Он хорошо бегает на короткие расстояния, — усмехнулся Драда, — и не создан для длинных.

— Может, побьемся об заклад против Орсы?

— Нет. В силе он никому не уступит. — Братья прошли через беговую дорожку туда, где двенадцать человек состязались в поднятии тяжестей, и расположились на траве.