Книга Марь - Алексей Воронков

Эльге вдруг стало стыдно за себя. И в самом деле, какой же он чужой? Подумаешь, не сошлись в прошлый раз во мнениях!

– Ладно уж, давайте ваш паспорт, – неожиданно сжалилась она.

– У меня нет паспорта – только военный билет, – говорит Володька.

Эльга в растерянности – ведь ей никогда в жизни еще не приходилось иметь дело с военными билетами.

– А знаете что… – неожиданно приходит ей в голову мысль. – Давайте поступим так: формуляр заполнять я на вас не буду – вы просто выберете книгу, а когда прочтете, вернете ее назад.

Володьку такой вариант устраивал. Теперь у него была причина появляться в клубе хоть каждый день. Оставалось только найти какую-нибудь интересную книжку.

– Скажите, Эльга, а у вас нет, случайно, Кафки? – спрашивает он девушку.

Та покачала головой.

– К сожалению, нет, – говорит.

– Жаль! – вздохнул Грачевский. Впрочем, другого ответа он и не ждал. И в самом деле, какой может быть Кафка в этой глуши? – Ну а Платонов?..

– И Платонова нет, – с сожалением в голосе проговорила девушка. – Но вы же хотели про Таноб почитать, – неожиданно напомнила она ему.

Про Таноб? Он удивленно посмотрел на нее. Ну, Рудик! Это он тогда ляпнул Эльге первое, что пришло ему на ум.

– А у вас есть что-нибудь об этом? – спрашивает он ее.

– Не знаю, – призналась она. – Хотите, давайте вместе поищем.

Она ведет его туда, где на широких древних полках пылится справочная литература. Отыскав глазами «Советский энциклопедический словарь», она потянулась к нему, однако не достала, потому как он находился слишком высоко. Тогда ей на помощь пришел Володька. Сняв с полки разбухшую от обилия мудреных слов и мыслей книгу и отряхнув ее от пыли, он тут же принялся ее листать. Но, так как словарь был большим и тяжелым, с ним было неудобно работать.

– А вы идите за стол… – предлагает Эльга.

Увы, в «Советском энциклопедическом словаре» про Таноб не было сказано ни слова. Не помогла ему и другая справочная литература. Там было все, начиная, как говорится, с воробья и кончая кукушкой, однако ничего о христианской Мекке.

А вся беда в том, сказал Володька, что советская лексикография и энциклопедистика намеренно выпустили из виду многие языковые и понятийные ценности. В том числе и те, где речь идет о вере… В смысле религии, церкви… Ну а Таноб, как известно, – это как раз из этой области.

Девушка, кажется, не совсем понимает его.

– Я говорю, все дело в идеологии, будь она неладна!.. – пытается объяснить Грачевский. – Это из-за нее человечество утрачивает многие знания. Здесь как у тех сектантов: это нельзя, то не можно. А в результате – провал в знаниях. Ну, скажи, где мне найти сведения об этом Танобе?.. Ну да ладно… – Он махнул рукой. – Хотя обидно. Человек хочет что-то познать, а ему намеренно не дают это сделать.

– Я, что ли, не даю? – изумилась Эльга.

– Да нет, не вы, а наше родное государство…

На этом, казалось, можно было бы и поставить точку, однако Грачевский пришел не за тем, чтобы тотчас уйти.

– Послушай, Эльга… Кстати, можно я буду с тобой на «ты»? – она кивнула. – Скажи, как будет на вашем языке «красивая»? – неожиданно спрашивает он.

– Гудей… – не понимая, зачем все это нужно чужаку, проговорила девушка.

– Ты – гудей, – сказал он, глядя в ее серо-голубые, чуть прикрытые веками глаза. Она покраснела.

– А как будет молодая?

– Илмакта…

– А смешная?

– Разве я смешная? – смутилась она.

– Нет…Это я просто хочу знать, – сказал он.

– Инемуачу… – подозрительно глядя на солдата, проговорила Эльга.

– А как будет «умная»?..

Она снова покраснела.

– Иргэчи…

– Скажи: ты русский… – попросил он.

– Лучады…

– Надо же – лучады… – удивился Грачевский. – Интересно, откуда произошло это слово? Почему, спрашиваю, именно так, а не иначе.

– Я не знаю, – честно призналась Эльга. – Но ведь и вы, русские, не скажете, почему вы нас называете иногда тунгусами. Ведь сами мы себя испокон называли орочонами – оленными людьми.

Володька пожал плечами. Он ведь тоже этого не знал. Хотя слово «тунгус» часто слетало с его языка.

– Светлый ты человек… Хотя и брюнетка, – неожиданно ласково произнес Грачевский.

– Нэрипчу…

– Что?.. Что ты сказала? – не понял он.

– Так переводится на русский слово «светлый»… – улыбнулась она.

– Ну-ка, ну-ка… А теперь скажи мне, как будет по-вашему «маленькая», – просит Грачевский.

– Нюкучокон…

– Ага… Значит, ты нюкучокон… э-э, нэрипчу… Как будет эвенкийская девушка?

– Эвэды унаткан…

– Прекрасно!.. В общем, ты – нюкучокон… нэрипчу… эвэдэ… унаткан… Правильно? – довольный тем, что он запомнил несколько чужих слов, проговорил Володька.

– Ну где-то так… – усмехнулась она.

– Какой странный и одновременно удивительный язык, – заметил Грачевский. – От него будто бы таежными кострами веет, а еще снегами, хвоей…

Она кивает. Дескать, согласна.

– Наш язык, – говорит она, – это отражение нашей жизни. Вы знаете о том, что, в отличие от вас, мы часто мыслим образами?.. Я говорю, в нашем языке есть много такого, что нет в вашем… Например, мы можем одним словом выразить целую мысль…

– Например… – просит Грачевский.

– Например?.. Ну, допустим, так: мотымимни…

– Что это значит? – спрашивает Володька.

– Это охотник на лося… – поясняет Эльга. – Видите, вместо фразы я употребила всего лишь слово… Получился целый образ.

– Понятно, – довольно кивает он. – Значит, мотымимни?.. Прекрасный пример лакуны…

– Лакуны? Я не знаю, что это такое, – говорит Эльга.

– Дословно – это пробел… – начинает объяснять Грачевский. – А в языкознании… В общем, если коротко, это отсутствие межъязыкового соответствия в одном языке относительно другого… И для того, чтобы перевести такие слова, требуется целая фраза. – Он вдруг как-то смешно поморщился. – Нет, извини, я не стану забивать твою голову. Достаточно того, что меня этим целых пять лет пичкали в институте. Лучше ты еще что-нибудь скажи на своем, – просит он.

– Еще? Ну вот, пожалуйста, диктэтэ… Это любитель ягод…

– Еще!

– Апка… Это жена старшего брата…

– Надо же!

– Еще хотите? – спрашивает Эльга. – Ну, какое слово вам назвать?

Он на мгновение задумался.