Книга Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города. 1917-1991 - Наталия Лебина

Рабочих среди дачников не было ни в годы нэпа, ни в период первых пятилеток. Они предпочитали на время отпусков выезжать в деревню к родственникам или пользовались домами отдыха, хотя в новом обществе не возбранялось строить дачи. В 1927 году появилось постановление ВЦИК и СНК РСФСР «О дачных поселках»309. Так стали именовать населенные пункты, предназначенные для летнего отдыха. Сельским хозяйством на постоянной основе в таких местах имело право заниматься не более четверти всего взрослого населения. Одновременно с жилищной кооперацией появилась и дачно-строительная. Оформление участков для кооперативных дач производилось в соответствии с постановлением ВЦИК и СНК РСФСР от 1 августа 1932 года «О предоставлении учреждениям, предприятиям и организациям обобществленного сектора земельных участков для строительства на праве бессрочного пользования»310. Но основная масса горожан была не способна строить что-то на собственные средства. Одновременно во второй половине 1930‐х годов в традиционной практике дачной жизни проявились элементы роскоши сталинского большого стиля. Власть предоставляла определенным категориям граждан возможность пользоваться казенными, то есть государственными, дачами на правах аренды. На бюджетные деньги велось и строительство загородных домов, которые передавались в бессрочное пользование «социально ценным» людям. В первую очередь это были представители номенклатуры. Дачи для них возводились по их собственным проектам. Лишь в феврале 1938 года ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «О дачах ответственных работников», где был установлен максимальный размер строений для руководящих лиц – 7–8 комнат для семейных, 4–5 – для несемейных311. В бессрочное пользование во второй половине 1930‐х власти начали предоставлять загородные дома знаменитым советским писателям в подмосковном поселке Переделкино.

Во второй половине 1940‐х сталинское руководство облагодетельствовало правом бессрочного пользования дачами высшие слои научной интеллигенции. 14 октября 1945 года вышло постановление СНК СССР «О постройке дач для действительных членов Академии Наук СССР». Оно предписывало построить на земельных участках размером от 0,5 до 1 га индивидуальные дома и передать их безвозмездно в собственность ученых. Так образовались дачные поселки Мозжинка, Абрамцево и Биостанция (Луцино) под Москвой и Келломяки («Коломяки») под Ленинградом. Примерно в это же время в Комарове (и соседнем Репине) появились дачи Литфонда и Театрального общества. Не слишком обласканные властью интеллигенты пытались получить на лето казенные домишки. Широко известна история ахматовской «будки», которую не без борьбы поэтессе удавалось получать на лето от Союза писателей. Дачная жизнь по-прежнему носила характер некоего вольного отдыха, иногда с элементами роскоши. К этому стилю загородной жизни в конце 1950‐х приобщилась и моя семья: дедушка с бабушкой решили снимать дачу в поселке Сосново. Тогда же там начал строить загородный дом Юрий Герман. Сын писателя режиссер Алексей Герман вспоминал: «В один прекрасный день мой отец как-то странно переменился. Он обрезал очень дорогое пальто надел валенки, шапку-ушанку и сказал, что его собратья-писатели действительно ничего не знают, как живет русский народ, и он уезжает из Ленинграда, будет жить в деревне. Относительно была деревня – Сосново, сейчас это курорт, но тогда туда четыре часа шла электричка. И он будет общаться с настоящим народом, так должен жить писатель. С чем и удалился строить дом в Сосново Он в своем бешеном обожании русского народа, которое поостыло к этому времени, построил очень высокий правительственный забор, завел двух кобелей, двустволку»312. Забор помню хорошо, кобелей – нет. А еще помню маленький, в одну комнату, уютный домик, где Юрий Павлович действительно «бешено» работал, хотя это не мешало ему устраивать радушные приемы, на которых почти всегда мои бабушка с дедушкой были в числе гостей. Общество, которое мне в детстве удалось наблюдать, было изысканное: физиолог Георгий Павлович Конради с женой Адой, женщиной удивительного обаяния; писатель Израиль Моисеевич Меттер с супругой, балериной Мариинки Ксенией Михайловной Златковской; актриса БДТ Нина Алексеевна Ольхина, режиссер Иосиф Ефимович Хейфиц. И среди них местная сосновская знать – представитель поселкового совета Ивонинский, партийный босс Алексеев (имен не помню) и, конечно, начальник сосновской милиции Павел Иванович Ракитин, у которого мы и снимали дачу. Юрий Павлович не чурался этих обыкновенных представителей «русского народа», о котором с явной неприязнью писал его сын. Мои родственники занимали среднее положение «старых друзей». Я последний раз была на германовской даче зимой 1964 года. Хозяин был, как всегда, радушен и даже принудил свою супругу – красавицу Татьяну Александровну – перепечатать на машинке мои юношеские вирши.

«Светское» времяпрепровождение «дачников» для нас закончилось со смертью Юрия Павловича. И не только потому, что мы, конечно же, были неинтересны его наследникам. Это вполне нормально. Главное, произошла смена «дачной идеи». Одновременно с жилищно-строительной кооперацией возродилось и дачно-кооперативное строительство. Власть порождала множество законодательных актов, не в силах определиться, что следует иметь советскому человеку – садово-огороднический или дачный участок. Это казалось важным: ведь садоводам разрешалось строить лишь «павильоны летнего типа примерно около 10 квадратных метров, без отопительных установок»313.

В 1960–1961 годах правительство Хрущева вообще приняло несколько постановлений, ограничивавших индивидуальное строительство граждан. В середине 1960‐х на волне смены постулатов советской социальной политики, которая теперь опиралась на идеалы удовлетворения «растущих потребностей населения», власть изменила свое отношение к дачам. В советской действительности сосуществовали и садоводства, и ДСК (дачно-строительные кооперативы). Типовые уставы последних строго соблюдали величину хозяйственных участков – 6 соток – и на первых порах определяли размер строений: не более 60 кв. м. Личная инициатива, таким образом, могла проявляться в достаточно ограниченном пространстве. Но это уже мало кого останавливало.

В конце 1960‐х годов через кооператив Ленинградского дома ученых участок приобрел и мой отец. Цель постройки дома была проста: квартиру ни обменять, ни приобрести не получалось, а жить постоянно в малоудобной планировке становилось невозможным. Загородный домик позволял каждому в семье иметь свою дверь! Это была уже серьезная интимизация пространства, а не выгородки с помощью книжных стеллажей. Строили быстро и смешно. «Академстрой» – хозяйственная структура в системе Академии наук – разбирал на слом во дворе одного из академических институтов старый деревянный жилой дом. Просмоленные бревна чуть не начала XIX века отцу как сотруднику аппарата управления Ленинградского филиала АН СССР разрешили взять на строительство по цене дров. Так в 1971 году появилась наша неказистая, но на удивление крепкая избушка. И поставлена она была по строго определенным правилам «привязки на участке». Возведение дома в условиях хронического отсутствия в продаже стройматериалов – экстремальное удовольствие. Мне хорошо запомнилась покупка вагонки для обшивки дома дождливой осенью 1976 года. Это «мокрое дело» родители поручили нам с мужем: целое воскресенье, с шести часов утра, мы мокли в ожидании привоза досок на склад. Когда вагонка была приобретена, ее погрузили на телегу. Задумчивая кобыла дошла до небольшой горки, на которой располагался наш домик, и встала, понурив голову. Доски пришлось выгружать прямо на дорогу. На счастье, мимо проезжал самосвал, правда, с очень коротким кузовом – шестиметровая вагонка торчала из него почти наполовину. По совету шофера, обещавшего ехать небыстро, мы бежали за самосвалом, придерживая вожделенную покупку. В общем, довезли.