Книга Приключения капитана Коркорана - Альфред Ассолан

— Вероятно, вы желаете предварительно расстрелять ее?

У англичанина хватило только сил в ответ на этот вопрос кивнуть головой. Однако при слове «расстрелять», хотя произнесенном не англичанином, а самим Коркораном, Луизон прыгнула так, как будто три пули попали ей в сердце. Она поглядела на Бангора такими глазами, что он потерял всякую надежду когда-нибудь еще поесть бифштекс и опасался тотчас же самому послужить бифштексом.

— Милостивый государь, — сказал он смущенно и несколько дрожавшим голосом, — вспомните о моем положении как парламентера и не забудьте о международном праве…

— Международное право и права тигров ничего общего не имеют, и Луизон, если вы осмелитесь ее раздражать, упоминая о ваших Британских музеях и выказывать вашу манию к чучелам, в три минуты приготовит ваш скелет к передаче в Британский музей.

— Англия отмстила бы за мою смерть, — сказал высокомерно Бангор. — И лорд Пальмерстон…

— Вот как! Ха, ха! Луизон знать не хочет вашего лорда Пальмерстона и интересуется им на столько же, как пустым орехом. Но теперь, возвращаясь к нашему делу, можете возвратиться к полковнику Барклаю и скажите ему, что мне вполне известно его положение и всякое хвастовство и запугивание с его стороны совершенно излишни. Мне известно, что у него продовольствия хватит только на восемь дней и что его три европейских полка состоят теперь, после значительных потерь, только из тысячи семисот человек. Передайте ему также, что мой пароход «Сын Бури», вооруженный 26-ю большими пушками, делает ему недоступной Нербуду, и что он не в силах пробиться сквозь ряды моего войска, и что если он будет медлить, то вынужден будет сдаться, и тогда я не отвечаю за жизнь тех, кого захвачу в плен.

— Милостивый государь, — сказал Бангор с несколько таинственным видом, — я уполномочен предложить вам около миллиона рупий, если вы согласны уехать с дочерью Голькара и предоставить мараттов их участи.

— Если вы осмелитесь хотя еще минуту продолжать предлагать мне измену, я прикажу вас тотчас посадить на кол. Кланяйтесь от меня полковнику Барклаю и скажите ему, что через час я жду его у берега реки. По прошествии этого времени едва ли я найду возможным принять его.

Барклай, сделавший такие дерзкие предложения только с целью скрыть свое отчаянное положение, сильно присмирел, узнав, что Коркорану все известно. Он принял предложенное свидание и пошел на встречу победителя, находившегося в ста шагах от крепости.

— Полковник, — сказал бретонец, подавая руку, — вы сделали ошибку, поссорившись со мною, как вы, полагаю, сами в этом убедились. Но никогда не поздно исправить ошибку.

— А! Вы принимаете мои предложения? — обрадованно возразил Барклай. — Я был в этом уверен. В сущности, чего можете надеяться от этой сволочи, которая вас бросит при первой неудаче? Впрочем, миллион рупий — сумма основательная и на дороге ее не найдешь! И вот ваша судьба прочно устроена, и вы навсегда обеспечены в материальном отношении! Я могу вам посоветовать самое надежное помещение этого капитала, а именно в банкирском доме «Вайт, Броун и К°» в Калькутте. Это основательный, прочный торговый дом, заработавший двадцать миллионов торговлею хлопком. Они дадут вам пятнадцать процентов на ваш капитал. Вот и я также рассчитываю поместить туда же мою долю добычи по взятии Бхагавапура.

— А! — смеясь, сказал Коркоран. — Так вот на что вы рассчитываете… Но, милейший полковник, не всегда расчеты бывают верны, и далеко не все пожелания осуществляются! Скажу в двух словах: я как раз предлагаю вам совершенно то самое, что вы мне предложили, а именно дозволение мое вашей армии уйти с оружием и всем багажом. Кроме того, вы должны будете признать независимость государства Голькара, и вы должны будете жить в мире с новым государем, его наследником.

— Голькар умер! — изумленно воскликнул Барклай.

— Конечно! Разве вам это не было известно?

— И кто же его наследник?

— Наследником он перед смертью сделал меня, полковник! Со вчерашнего дня меня называют Коркоран-Сагиб, или, если это вам более нравится, государь Коркоран. Мое повышение необычайно быстро, не правда ли? А между тем, когда пять месяцев тому назад, вместе с Луизон, я выехал из Марселя, мне в голову не приходило, что я могу сделаться царем Мараттов. Надо полагать, что это воля божественного Провидения, чтобы я устраивал счастье моих ближних и носил корону. Я намерен принять девизом: «Бог мое право».

— Будем говорить чистосердечно! — сказал Барклай. — Как французу вам должна быть хорошо известна Англия и ее могущество. Вы, конечно, не можете предполагать, как большинство этих черномазых, что Брама и Вишну снизойдут из Эмпирей для того, чтобы побросать в море всех англичан. Вы отлично знаете, что позади тысячи семисот оставшихся у меня европейских солдат находится всемогущая Индийская компания, пребывающая в Лондоне и имеющая возможность доставить в Калькутту сто, двести, триста, четыреста, пятьсот, шестьсот тысяч солдат, если это окажется нужным. Какова бы ни была ваша отвага, и я это признаю, что нам не встретить более предприимчивого противника, все же вы, наверное, ранее или позднее погибните. Но нет, не погибайте. Оставайтесь государем, если это вам нравится! Царствуйте, управляйте, устраивайте, издавайте законы, мы вам не причиним никакого зла. Гораздо более того, мы вам будем помогать, обязываюсь в этом от имени Индийской компании. Ваши враги будут нашими врагами, и наши солдаты будут к вашим услугам.

— Очень вам благодарен! — отвечал Коркоран. — Я никого не боюсь, и ваши солдаты мне не нужны.

— Подумайте! Обсудите! Всегда приходится в ком-либо нуждаться, а в особенности в Индийской компании.

Коркоран молчал в течение нескольких секунд, наконец сказал:

— Однако ценою чего вы предлагаете мне союз с вами? Ведь известно, что вы даром ничего не делаете.

— За это я ставлю только два условия, — отвечал англичанин. — Первое, это то, что вы будете взносить нам ежегодно двадцать миллионов рупий.

— Мой друг! — прервал его Коркоран. — У вас имеется большой недостаток: вы всегда говорите только о деньгах. Я знал в Сен-Мало одного судебного пристава, на вас похожего как капля воды на другую каплю. Он был очень долговязый, очень худощавый, сухой, скучный, жестокий и говорил с людьми только для того, чтобы опустошить их кошельки…

— Милостивый государь! — возразил Барклай надменно и с обиженным видом. — Судебный пристав, о котором вы говорите, не имел за собою всю Англию.

— Черт возьми! Если вся Англия стоит за вашей спиною, то и за спиною этого судебного пристава стояла вся Франция и в особенности жандармерия, окружавшая его сияющим ореолом. Иногда я слышал, как он кричал в суде «Тише» — голосом таким сильным и внушительным, что, на первый взгляд, можно было его принять за императора Карла Великого…

— Милостивый государь! — нетерпеливо прервал его Барклай. — Оставим в стороне эти истории о Сен-Мало, императоре Карле Великом и о судебном приставе. Скажите прямо, да или нет! Желаете ли вы платить Индийской компании ежегодную подать в двадцать миллионов рупий?