Книга Пушки царя Иоганна - Иван Оченков

– Пистолей, турецких, добрых – двадцать три…

– Погоди, – прервал их Вельяминов, – не надо их писать. У рейтар оружия не хватает, а тут – такое добро!

– А у солдат начальных людей чем вооружать будем? – попробовал возразить московский дворянин.

– Сами себе сыщут!

– Так, может, и кормов им давать не станем, а раздадим мушкеты да протазаны – глядишь, и проживут?.. – усмехнулся тот.

– Пошути мне тут… – беззлобно отозвался окольничий и обернулся к двери: – Кого там нелегкая принесла?

– Я, господине, – поклонился, входя, парень, – подьячий Первушка Анциферов, принес росписи.

– Ну давай, раз принес.

Квашнин принял бумагу и, мельком глянув на нее, сунул писцу. Тот отставил перо и чернильницу, развернул росписи и принялся нараспев читать:

«По повелению благоверного государя Ивана Федоровича, в белгородском полку поверстано в солдаты триста сорок шесть душ народу разного звания, а по скудости тамошней снарядить их нечем, отчего полковник Негодин бьет челом и просит прислать: мушкетов фитильных…» – не разберу, – пожаловался писец, – уж больно мудрено написано.

– Мушкетов – две сотни, шеломов солдатских – три сотни, пик или бердышей – сотню, да протазанов офицерских или хоть полупик – с полсотни, – тут же по памяти доложил подьячий.

– Ишь ты, запомнил, – не то хваля, не то насмехаясь, протянул московский дворянин, – а прочее?

Первушка тут же перечислил все до последней гривенки, что только что написал в росписи: зелье пороховое, свинец на пули, сукно на кафтаны и кожа для сапог.

– И впрямь изрядно, – отозвался молчавший до сих пор Вельяминов, – не врал дьяк.

– Тебя в приказ Пушкарев устроил? – продолжал расспрашивать Квашнин.

– Верно, – не стал отпираться парень.

– А он тебе что, сват, брат?..

– Нет, сирота я.

– Ты из каких Анциферовых будешь? – неожиданно спросил окольничий.

– Степаном батюшку моего звали, – ответил парень, – он стряпчим был, да сгинул где-то, а матушка в глад померла.

– В стрельцы как попал?

– К посохе прибился, а Анисим Саввич, как узнал, что я грамоте разумен, – к себе взял…

– А я все думаю: где тебя видел? – Неожиданно раздавшийся за спиной голос ввел всех присутствующих в ступор.

– Государь!!!

– Государь, государь… – проворчал я, глядя на вскочивших Вельяминова и Квашнина и бухнувшегося в ноги писца, и спросил у подьячего: – Это ты в лавке у Анисима торговал?

– Было такое, государь, – не стал отпираться поклонившийся с достоинством парень.

– Я же говорю, видел!

– И раньше еще, ваше величество! – вдруг отчаянно выпалил он.

– Это когда же?

– В остроге у Чертопольских ворот.

– Вот как?.. – немного недоверчиво протянул я. – Припоминаю, было там среди посохи два отрока. Один с дурацким лицом…

– Сидорка! – выпалил подьячий. – Ты еще, государь, послу ляшскому предложил того в зад поцеловать.

– Точно, – рассмеялся я, – было дело! Не врешь, значит. А почему в ноги не кинулся, как тот убогий?

– Слышал, не любишь ты этого.

– Есть такое дело, – усмехнулся я, – что еще расскажешь?

– Спрашивай, государь, все скажу без утайки.

Я задумчиво оглядел молодого человека и принялся рассуждать вслух:

– Раз в подьячих служишь, стало быть, грамотный. Слушать умеешь, а услышав – понимать; значит, не дурак. Опять же не трус… а скажи мне, милый друг, чем ты Анисима прогневал, что он тебя со своего двора наладил?

– Как перед святыми говорю, ни в чем я не виноват!.. – горячо заговорил парень.

– А на дочек его не заглядывался? – вдруг грубовато спросил Квашнин.

– Не было такого!

– Ладно, не было так не было, – подытожил я и обернулся к Вельяминову: – А скажи мне, господин министр, какого рожна ты тут со своим товарищем делаешь?

– Так запасы…

– Да вижу я, что запасы… а на дьяков с подьячими в приказах что, мор напал? Некому подсчитать без вас?!

– Ох, государь, не трави душу! – отозвался Никита. – Во всем, за что ни возьмись, нехватка. Послали бы мы с Семеном дьяков – так через час полковые командиры узнают об излишке, того и гляди на куски разорвут!

– Это верно, – вздохнул я, – беда с оружием. Никита, ты знаешь, что у меня допельфастеры[37] уже ни к черту не годятся?

– Нет, государь, – всполошился тот, – вот горе-то, у нас и мастеров таких нет, чтобы их наладить!

– Дозволь слово молвить, царь-батюшка! – неожиданно выпалил подьячий.

– Ну, молви!

– Знаю я мастера одного…

– Ты что, белены объелся! – громыхнул Вельяминов. – Да ты хоть знаешь, что это за пистолеты и какова им цена?..

– Погоди, – остановил я своего окольничего, – что за мастер?

– Первушка Исаев, из Оружейной палаты.

– Да какой же он мастер? – вмешался Квашнин. – Слыхал я о нем, в подмастерьях у пищальников ходит.

– И до седых волос ходить будет, ибо, чтобы ученика выпустить, мастер должен его инструментом снабдить, а тот немалых денег стоит! – не уступал Анциферов.

– Ладно, – прекратил я спор, – пистолеты все одно не стреляют. Вот тебе первое задание, парень: найдешь мастера, чтобы починил… тогда и посмотрим, на что ты годишься. Зовут-то тебя как?

– Первушка!

– Что, опять Первушка? Крестили-то хоть как?

– Акакием!

– Ох ты, прости господи! Ладно, Первак так Первак.

Поняв, что разговор закончен, Анциферов подхватил тяжелый пистолет и опрометью бросился вон. Я невольно улыбнулся ему вслед: парень, похоже, дельный и старательный. В лепешку расшибется, а порученное выполнит. Надо будет к нему присмотреться, но это потом, а сейчас предстоит разговор с «господами министрами». Кстати, слова такого еще нет, и мои приближенные немного пугаются, когда я их так называю.

– Ну что, Никита Иванович, – спрашиваю я Вельяминова, – к выступлению все готово?

– Все, государь, – кивает окольничий. – Объявлено, что через неделю – большой смотр всему войску. Сразу никто ничего и не подумает, а потом уж поздно будет.

– Ну и славно, а то что-то засиделись мы. Правильно я говорю, Семен?

– На все твоя царская воля, – вздыхает московский дворянин, – а только не маловато ли у нас сил с королевичем воевать?