Книга Ведьмы. Запретная магия - Луиза Морган

Урсула едва слышала его голос за все учащающимся биением собственного сердца. Она моргнула, пытаясь справиться с собой, и поспешно ответила:

– Oui, monsieur, bien sûr[48].

Смущенная как никогда, она повернулась к повозке, где в накрытой крышкой корзине лежало несколько завернутых сырных голов. Чтобы достать одну, ей пришлось встать на цыпочки. Переводя дыхание, чтобы собраться, Урсула твердила себе, что он не может быть так красив, как ей поначалу показалось. Она повернулась к незнакомцу, приподняв подбородок, готовая продолжать разговор в деловой манере, как со всеми покупателями.

– Le voici, monsieur[49], – произнесла она, протягивая сыр, и снова подняла на него взгляд.

Толку от ее усилий не было никакого. Мужчина был чуть ли не слишком красив: аккуратный нос, изящная форма подбородка… Когда она наконец собралась с духом и назвала цену, он снова надел шляпу и полез в карман за деньгами. Он положил монеты Урсуле в руку, и от его прикосновения по ее телу пробежала дрожь.

– Как вы узнали, что я говорю по-французски?

– Догадался. Вы похожи на француженку: темные волосы, эти глаза…

Урсула смутилась, и ее щеки покраснели, как редис.

– Je m’appelle Sébastien[50].

Он представился обычным тоном, но ухитрился сделать это настолько интимно, словно прошептал признание ей на ухо.

Хотя, возможно, Урсуле это просто показалось. Прагматичная и практичная, она была до глубины души потрясена незнакомым чувством страстной влюбленности. Ее руки были заняты сыром и деньгами, но разум и сердце не находили покоя.

– Урсула, – только и смогла выдавить она из себя.

Подошел другой покупатель, и ей пришлось отвернуться, чтобы взять оплату. Пересчитав деньги и сложив их в кошелек, Урсула вернулась назад, но Себастьена уже и след простыл.

Она прищелкнула языком, борясь с нахлынувшей волной разочарования. Прихватив почти остывший пирожок, она направилась к вязам на краю лужайки, в тени которых по обыкновению обедала. Как только она подошла туда, появился прекрасный Себастьен. В каждой руке у него было по бокалу сидра.

– Я подумал, вам захочется пить, – пояснил он. – И решил, что вы не станете возражать, если я составлю вам компанию. – Он кивком указал на пирожок в ее руке. – Вряд ли вы сегодня еще что-то ели.

– Только ломтик хлеба с маслом по пути на рынок, – призналась она. – Благодарю.

Урсула нашла местечко под одним из раскидистых деревьев и села, прислонившись к стволу. Ей очень хотелось снять сапоги, но неловко было демонстрировать свои чулки. Взяв бокал сидра, она тут же осушила половину.

– Даже не думала, что мне так хочется пить, – сказала она.

Себастьен одарил ее белоснежной улыбкой и выпил свой бокал одним большим глотком.

– Сидр лучше всего на вкус, пока холодный, – пояснил он. – А теперь, мадемуазель Урсула, ешьте-ка свой пирожок, пока я буду говорить. Я расскажу все, что вам следует знать обо мне, а когда вы закончите трапезу, то сможете рассказать мне все о себе.

Урсула занялась пирожком с мясной начинкой, в очередной раз отложив вопрос правильного обращения к ней. Она ела, пила сидр и слушала ненавязчивую болтовню Себастьена. Она не понимала, как можно чувствовать себя настолько комфортно рядом с человеком, которого только что встретил, и быть настолько уверенным в приеме, который тебе окажут. Возможно, причиной этого была его красота. Наверное, любая женщина была бы счастлива сидеть рядом с Себастьеном и слушать его болтовню.

Ей хватало уверенности торговаться о цене сыра или пони, которых покупали, чтобы пополнить стадо Орчард-фарм. Но здесь все было по-другому.

Урсуле пришло в голову, что, будь она так красива, она бы обладала той же уверенностью при встрече с незнакомцем, в разговоре с ним. Урсула никогда всерьез не задумывалась, красива она или простовата, больше заботясь о внешнем виде своих коз, чем собственном: она их расчесывала, мыла перепачканные грязью копыта, вытаскивала из бород колючки.

– Я странствующий музыкант, мадемуазель Урсула, – сообщил Себастьен. – Менестрель, который поет и играет на арфе, когда есть слушатели. Я родился в Париже, а сюда попал с труппой жонглеров и акробатов.

На арфе, подумала Урсула. Не отрываясь, она смотрела на его тонкие пальцы и даже перестала жевать. Неудивительно, что у него такие чистые руки. Один взгляд на его подстриженные ногти и манжеты без единого пятнышка заставлял ее сердце трепетать. Руки Моркама были вечно в следах пыли и угля, а края ногтей грязными и неровными, потому что он обрезал их ножом.

– Итак, – продолжал Себастьен, – я оказался на Сент-Майклс-Маунте, пел для семьи местного лорда и учил его детей игре на арфе. Труппа отправилась дальше, а я остался здесь на все лето.

Урсула понимала, о чем он говорит. Рассказывали, что барон и его семья живут в великолепных комнатах, заставленных старинной мебелью и застеленных коврами, а для того, чтобы маленькие леди учились игре, у них были фортепиано и клавикорд. Урсула никогда не видела никого из Сент-Обинов, но могла представить себе их: роскошно одетые, с изысканной речью и манерами. Барон, несомненно, рад возможности заполучить для своих дочерей образованного француза в качестве учителя игры на необычном инструменте.

Урсула проглотила последний кусочек пирога и вытерла рот салфеткой. Себастьен, который лежал, подперев голову, у ее ног, замолчал и подмигнул ей.

– Ваша очередь, – заявил он. – Хочу знать все о мадемуазель с дивными черными кудрями и чарующими темными глазами.

Вздохнув, Урсула развела руками:

– Честно говоря, рассказывать мне нечего, кроме разве того, что я не мадемуазель, а мадам. Мадам Кардью, урожденная Оршьер, из Орчард-фарм.

Себастьен схватился за грудь, притворно выражая сердечную боль:

– Мадам! Но нет, вы слишком молоды и привлекательны, чтобы быть женой фермера!

Урсула рассмеялась:

– Сэр, я стара и изнурена работой. Кстати, вам известно, что я жена фермера, ведь вы видели товар в моей повозке. Вон тот здоровяк, – она указала на Арамиса, жующего траву в дальней части лужайки, – мой… наш конь, так что я, когда все распродам, снова запрягу его и отправлюсь по дороге, что ведет через утес.

– Я поеду с вами!

У Урсулы вырвался смешок.

– И что мне сказать матери и мужу о своем новом друге? Что вы приехали поиграть для них на арфе?

– Можно и так, – засмеялся Себастьен. – Арфа в моей комнате в трактире, вон там.