Книга Тень твоей улыбки - Мэри Хиггинс Кларк

Скотт, как ни странно, не помедлил с ответом.

– Моника, руку даю на отсечение, что Оливия Морроу связана с семейством Гэннон. Поверь мне. Хочу это выяснить. Твой отец считал, что его отцом мог быть Александр Гэннон. Об Александре Гэнноне вышло много статей, и в некоторых содержались биографические сведения. Если сравнить фотографии твоего отца в разные периоды жизни со снимками Гэннона, можно заметить их поразительное сходство.

Он говорил быстро, явно взволнованный тем, что Моника, кажется, готова принять его помощь.

Перед тем как уйти, Скотт разоткровенничался.

– Моника, хочу сказать это сейчас и никогда больше к этому не возвращаться. Мне страшно жаль, что я был так глуп и просил тебя встречаться со мной, пока я еще был женат на Джой. Если позволишь мне с тобой видеться, это будут дружеские отношения. Даю честное слово, что не доставлю тебе неудобства. Давай сделаем так. Я собираюсь выяснить все об Оливии Морроу и через две недели приглашу тебя на ужин. И еще хочу попросить Джой позвонить тебе. Согласна?

«Я сказала ему, что все должно быть хорошо, – подумала Моника. – Так и будет, если он искренне собирается возобновить дружеские отношения, и ничего больше. Скотт очень тепло относился к папе, когда тот болел. Никогда не забуду о его помощи и поддержке после папиной смерти».

Успокоив себя этим, Моника села в постели. Поморщилась от боли, но все же медленно выбралась из кровати, пошла в ванную и включила краны джакузи.

Очень теплая бурлящая вода помогла снять напряжение, и когда она оделась, то почувствовала себя лучше. Она поставила на огонь маленький кофейник и, пока он нагревался, пошла в спальню. «Я похожа на привидение», – подумала она, нанося на лицо немного румян. Потом скрутила волосы в жгут и закрепила заколкой.

«Оставь так. Хорошо смотришься».

Вспоминая о том, как менее двух недель назад эти слова произнес Райан, когда маленький Карлос вытащил у нее из волос ту самую заколку, она вдруг почувствовала комок в горле, и глаза ее наполнились слезами, которые она не собиралась прятать. «Позвоню Нэн и попрошу ее отнести папку О’Кифа в кабинет Райана, – решила она. – Не хочу натыкаться на него, да и повода для этого теперь нет. Больница большая».

Прихлебывая кофе, она в конце концов решила исключить возможность того, что ее толкнули нарочно. «Как я сказала Скотту, если этот человек просто пытался оттолкнуть меня в сторону, чтобы успеть перейти улицу, он, вероятно, пришел в ужас оттого, что меня могли сбить. Неудивительно, что он сбежал. В такой ситуации почти любой сбежал бы».

В такси по дороге в больницу Моника позвонила Нэн, чтобы узнать про Салли Картер. Она с облегчением услышала, что Салли спала хорошо, однако рассердилась, узнав, что мать так и не навестила ребенка. «Сегодня утром свяжусь со Службой защиты семьи», – пообещала она себе.

В больнице Моника сразу поспешила в палату Салли. Девочка мирно спала, и Моника решила не будить ее. Дежурная медсестра сообщила, что температура у Салли снизилась почти до нормы и что приступ астмы миновал.

– Доктор, вчера вечером, когда вы ушли, она проснулась, и я думала, она зовет маму. Но она, оказывается, говорила «Монни». Это, наверное, потому, что когда она была здесь на прошлой неделе, то слышала, как другие дети называют вас «доктор Моника».

– Я бы не удивился, – произнес знакомый голос. – Наслышан о том, какое действие ты оказываешь на своих пациентов.

Моника быстро обернулась. Это был Райан Дженнер.

– Сомневаюсь, что Салли знает мое имя, – сказала она. Потом, заметив, как смотрит медсестра на нее и Райана, добавила: – Доктор Дженнер, можно поговорить с вами наедине?

– Разумеется, – сказал он, также перейдя на официальный тон.

Они вышли в коридор.

– Я переслала в твой кабинет папку Майкла О’Кифа, – сообщила она.

– Ее только что принесли. Твоя секретарша сказала мне, что ты можешь быть с Салли. Моника, я только что узнал про случившееся вчера вечером. Неужели тебя действительно могли толкнуть? Господи, это, наверное, было ужасно.

– Со мной все в порядке. Райан, я должна попросить тебя не приходить на мой этаж, если это, конечно, не касается пациента. У меня такое чувство, что о нас стали сплетничать.

Он взглянул на нее.

– И тебе это не нравится?

– Нет, не нравится. И полагаю, тебе тоже.

Не дожидаясь его ответа, она вернулась в педиатрическое отделение, чтобы начать обход маленьких пациентов.

41

Сознание того, что он убил Оливию Морроу, поначалу ввергло доктора Клейтона Хэдли в панику, но, пересматривая вновь и вновь каждую подробность своего последнего визита к Оливии, он успокоился.

Во вторник вечером он сказал консьержу, что миз Морроу очень и очень больна и что он попросил ее не запирать дверь квартиры на засов, чтобы, впуская его, ей не пришлось вставать. Так что ему удалось бесшумно проникнуть в квартиру.

Когда он на цыпочках входил в спальню, она спала, но моментально проснулась, почувствовав, что он склонился над ней. У двери в ванную горел ночник, и Хэдли увидел, что стоило Оливии его узнать, как выражение удивления сменилось страхом.

Она спала на двух подушках в широкой кровати, а рядом лежали еще две подушки. Как-то давно, когда он навестил ее дома после перенесенного ею легкого сердечного приступа, она объяснила ему, что иногда приносит с собой в постель чашку чая и газету и подкладывает под спину дополнительные подушки.

Протягивая руку за одной из дополнительных подушек, он подумал: «Она знает, что я собираюсь ее убить». Он вспомнил, что, поднося подушку к ее лицу, сказал: «Прости меня, Оливия».

Его ошеломило, что, несмотря на свою слабость, она отчаянно сопротивлялась. Прошло не более минуты, но для него эта минута, пока ее слабеющие руки наконец безжизненно не упали на одеяло, показалась вечностью.

Когда он убрал подушку, то обнаружил, что Оливия во время борьбы прикусила губу. На подушке, взятой, чтобы задушить женщину, осталось одно пятнышко крови. Он в панике решил поменять местами эту подушку с той, что была у нее под головой, но сообразил, что вид крови может возбудить подозрение. Вместо этого он пошел к бельевому шкафу. Там, на средней полке, он нашел два аккуратно сложенных комплекта простыней и наволочек. Каждый комплект состоял из двух простыней и четырех наволочек. Один комплект был кремового цвета, другой – бледно-розового. Кровать была заправлена бельем персикового цвета.

Хэдли решил, что ему следует воспользоваться случаем и заменить испачканную наволочку одной из розовых. Он утешал себя тем, что они не слишком отличаются, а если кто-то заметит, то может подумать, что другая персиковая наволочка потеряна в прачечной. Он знал, что Оливия отправляла постельное белье в прачечную каждую неделю; она говорила в шутку, что тонкое постельное белье из хлопка было для нее одним из предметов роскоши, поэтому пользовалась профессиональной стиркой и глажкой. Но когда он менял наволочку, то с ужасом обнаружил, что кровь просочилась и на саму подушку. Испугавшись, Клей понял, что, если попытается вынести подушку с собой, это заметят. Лучшее, что он может сделать, – поменять наволочку в надежде, что никто ничего не поймет.