Книга Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа» - Степан Гедеонов

Аскольд и Дир. У Байера: Оскель, Ашкель, Аскель; у г. Куника: Höskuldr и Dýri.

Hölgi превращается у нас в Ольг, Олег; почему же Höskuldr не в Оскольд, а в Аскольд? (Что форма Осколд позднейшее искажение, сознают и Бередников, и Карамзин и, наконец, сам г. Куник. С другой стороны, скандинавскому Asmodhr отвечает славянское Асмуд; славянскому Аскольд должно бы отвечать скандинавское (несуществующее) Askold, Askuldr. От системы, основывающей свои доказательства на одних лингвистических соображениях, мы вправе требовать лингвистической точности.

Аскольд и Дир, если допустить норманнство варяжских князей, были не скандинавского происхождения; это явствует из слов летописца: «не племени его но боярина». Г. Соловьев говорит: «Если у Рюрика было 2 мужа, не племени его, то могли быть мужи племени его — родичи». Но, во-первых, слово племя имеет в древнерусской терминологии определенный смысл; им обозначается или потомство, как напр., в выражениях летописи: племя Хамово, Афетово, Хананейское, Авраама, Давыда. «Иаковъ же сниде въ Египеть, сый летъ 100 и 30, съ родомъ своимъ (т. е. семьей) числомъ 60 и 5 душь; поживе же въ Египте летъ 17 и успе, и поработиша племя его (т. е. потомство) за 400 летъ». «Князи же милостиви племя (т. е. потомство) Ростиславле». «А ты, брате, въ Володимери племени старей еси насъ», или народ, то есть совокупность однокровных родов (natio, gens, tribus); напр., болгарское, эллинское племя. Отсюда выражение иноплеменники для иноземцев: «И разъгневася Богъ, предаяшеть я иноплеменникомъ на расхищенье». «Се бо ангелъ вложи въ сердце Володимеру Манамаху поустити братью свою на иноплеменники, русския князи». «Придоша иноплеменьници на Рускую землю, безбожнии измалтяне, оканьнии агаряне». О племени Рюрика, в смысле потомства, не могло быть речи в 864 году; значит, летописец имел в виду народность. Другим выражением, кроме «не племени его», он и не мог передать понятия об инородстве Аскольда и Рюрика; во-вторых, имея означить однокровность Рюрика и Олега, он тут же, через несколько строк пишет совершенно правильно и уместно: «Умершю Рюрикови, предасть княженье свое Олгови, отъ рода ему суща»; выражение «не племени его» указывает на исключение, на особенность. Но, взятое с точки зрения норманнской системы, это выражение являет тот смысл, что многим большая часть дружинников Рюрика были от рода ему, то есть его родичи. Это очевидная невозможность. Трехсот родичей на примерно четыреста человек дружинников не мог взять с собой ни Рюрик, ни какой-либо другой князь на свете. Да и не странно ли, при подобном толковании слов летописи, что из этой поистине громадной родни Рюрика она знает только одного его родича, Олега?

Что Аскольд и Дир были в убеждениях народа и летописца иноплеменники Рюрику и Олегу, что вся их история есть не что иное, как развитие первых слов летописи «не племени его», в смысле инородцев, истина ясная, но, конечно, несовместная с системой норманнского происхождения Руси; ибо, если Аскольд и Дир норманны, то Рюрик, Олег и призванные варяги не скандинавского происхождения; если Аскольд и Дир иного, не скандинавского, рода, откуда имя руси ('Ρώς) для пиратов 865 года у Нестора и у византийских писателей?

Эверс первый вывел научным образом мнение о венгерской народности Аскольда и Дира, основываясь на чтении Воскресенского списка летописи: «Яко гость есмь подугорской… да придъте къ намъ къ родомъ своимъ». Шлецер находит смешными слова «подугорские гости»; Круг укоряет Воскресенский список вставкой переписчика. Всего более повредил своему предположению сам Эверс, утверждая, что «гость подугорской» бессмыслица, ибо никто не знает подугорской земли; почему и предлагает чтение «родоу оугорьска». Название «Подугорие» могло и должно было существовать у славянских народов, как равносильные ему Подрусие, Подляшие, Подлитовие. Подчехами, Подугорием, Подлитовием назывались ближайшие к тому или другому славянскому племени части этих земель, как пограничные латыши (украинские) летгаллами (летгола) от латышского gall, граница. Основательнее ли другие возражения Круга? Он думает, что Олегу было естественнее назвать себя русским, т. е. скандинавским купцом, чем венгерским. Если Аскольд и Дир были венгры, [то] конечно нет; ибо норманн не скажет угрину: «Да придете къ намъ къ родомъ своимъ». Если они были норманны, еще менее. Предание гласило о убиении киевских династов посредством хитрости и обмана; оно признавало между Киевом и варяжскими князьями отношения враждебные, недоверчивость; в самом деле известно, что вскоре после призвания Киев стал притоном недовольных Рюриком новгородцев и варягов. Олег таится от своих врагов Аскольда и Дира; но предупредит ли он их подозрения насчет выходцев с севера, если скажет: «Я норманнский купец; иду от враждебных вам Олега и Игоря в Грецию; приходите ко мне, вашему (но и Олегову) единоплеменнику, норманну»? Недоверчивость Аскольда и Дира исчезала только перед вымыслом Олега, выдающего себя за венгерского гостя, единоплеменника венграм Аскольду и Диру, изменяющего варяжским князьям (норманнам или вендам, все равно) в пользу своих соотечественников. Весь рассказ летописи о походе Олега на Киев, о его хитрости, о убиении Аскольда и Дира и их погребении, без сомнения, взят из народных песен; а народный смысл редко обманывается в затейливости своих вымыслов и соображений.

Другое, из саги взятое доказательство венгерского происхождения Аскольда и Дира находим в названии «угорским» места их погребения: «И убиша Аскольда и Дира, не соша на гору, и погребоша и на горъ, еже ся ныне зоветь Угорское, кде ныне Олминъ дворъ». О происхождении этого названия «Угорское» было довольно прений; Погодин и Круг думают, что угорским прозвано то место, на котором угры при Олеге (или еще до него), шед мимо Киева, останавливались вежами: «Въ лето 898 идоша оугри мимо Киевъ горою, еже ся зоветь ныне Оугорское, пришедше къ Днепру и сташа вежами». Будь это место гора или берег, ясно, что угры становились вежами не на нем, а прошед мимо него. Откуда же для этой горы или части берега название угорского? Погодин говорит: «Место об Аскольде и Дире в Архангельском списке, испорченное переписчиками, удовлетворительно поправляется Лаврентьевским списком: придоста Олегь… и приплу подъ Оугорьское, похоронивъ вой своя, и приела ко Асколду и Дирови, глаголя: яко гость есмь, идемъ въ греки отъ Олга и отъ Игоря княжича; да придета къ намъ къ родомъ своимъ». Но как Погодин само продолжение, так Круг забывает объяснение продолжения этого места: «И убиша Аскольда и Дира, несоша на гору, и погребоша и на горе, еже ся ныть зоветь угорьское, кде ныне Олминъ дворъ». Эти слова, очевидно, содержат этимологическое объяснение слова Угорское, от погребения на месте, носившем это название, венгра Аскольда. На это объяснение указывает и само размещение слов «еже ся ныне зоветь угорьское», поставленных не после первого предложения «несоша на гору», но после следующего за ним «и погребоша и на горе»; и чтение Полетиковского списка «еже и ныне нарицается Угорское», как относящееся прямо и исключительно к местоположению могилы Аскольда. Относить эту этимологию не к первому, а ко второму помину об этом месте и его названии, натяжка тем менее дозволительная, что повторения вроде приводимого Погодиным нередки в летописи; напр., под 915 г.: «Придоша печенези первое на Рускую землю»; а под 968: «Придоша печенези на Русску землю первое». Так и под 898 годом летописец буквально списывает уже сказанное им под 881: «Еже ся ныне зоветь Угорьское».