Книга "Черный пояс" без грифа секретности - Александр Куланов

Первый «провел четыре года на горе Аябэ в неустанных упражнениях духа и плоти, заполняя досуг беседами с преподобным Дэгути [Онисабуро]. При этом синкретические идеи синто Дэгути сформулировал в трёх поучительных заветах своей секты:

1. Наблюдая явления природы, постигнешь сущность Единого истинного божества.

2. Наблюдая непрестанные превращения в природе, постигнешь ки Единого истинного божества.

3. Наблюдая психику животных и людей, постигнешь душу Единого истинного божества.

Доктрина секты Омото-кё предусматривала самосовершенствование на различных путях, в том числе и на пути воина, и в период своей четырехлетней аскезы в горах Уэсиба полностью следовал ее заветам. Изучение классической китайской философии, теории воинских искусств и канонов синто в сочетании с внимательным наблюдением за живой природой вкупе с практикой буддистско-синтоистской йоги в конце концов и привели Уэсиба Морихэи к созданию его учения о концентрации жизненной энергии (айки).

Второй — легендарный Ямагути Гогэн, создатель современного каратэ Годзю-рю, был убеждённым приверженцем синто. Человек шубою) религиозный, Ямагути в зрелом возрасте пришёл к созданию динамичного каратэ на основе слияния идей индийской и даосской йоги, дзэнбуддизма и синто. Жизнь отшельника укрепила в нём веру в божественные силы природы — коми. В его философии нашли отражение исходные постулаты синто: «человек подобен зелёной траве» и «человек продолжается во Вселенной». Ямагути считал синто основой всех исконнояпонских воинских искусств и уделял много внимания отправлению синтоистских ритуалов. Он пропагандировал Годзю синто как философскую базу своей школы и требовал от учеников проникновения в суть синтоистской доктрины бытия. Одновременно он усиленно занимался дзэнской медитацией и увлекался оккультной стороной буддизма. Как писал об этом А.А. Долин, «вполне очевидно, что и в Новейшее время синтоистско-буддийский синтез в сочетании с конфуцианской системой этического воспитания остаётся основой будо, воплощая саму суть многовековой целостной традиции физического и духовного самосовершенствования в Японии»[107].

Конечно, своеобразная «апелляция» к богам синтоистского пантеона в японской культуре не была новацией мира будо. Ранее «именно к синтоистским божествам в первую очередь обращались за помощью оружейники, создатели уникальных доспехов и непревзойдённых мечей, считавшихся “душой самурая” отнюдь не в буддийской, как принято об этом думать, но в синтоистской трактовке этого понятия. Начало работы оружейника сопровождалось торжественным ритуалом очищения (мисоги и дсараи), поклонением синтоистским божествам и духам предков, часто — покровителям рода или профессии, напрямую не соотносящейся с воинскими искусствами. Ещё более торжественного ритуала требовало завершение работы»[108]. В сегодняшней Японии даже в далеких от будо областях в этом смысле мало что изменилось. Те же коми, что покровительствовали когда-то кузнецам, почитаются, например, в автомобильной корпорации «Тойота» — сегодня не меч, но автомобиль стал «душой» сараргшана[109].

При этом, хотя ныне существующая классическая традиция будзюцу сама по себе по политическим причинам не считается религиозной или делающей особый акцент именно на синто[110], она уважительно относится к различным формам церемониального начала, называемым хараи-но ги — религиозным ритуалам очищения перед началом тренировки или официального события, или мисоги — очищения духа. Этими церемониями в будо подчеркивается важность чистоты разума и духа, а также единства с природой и вселенной, необходимость правильного ментального настроя, отсутствия агрессивности, возносится молитва о добрых намерениях, безопасности и успехе для всех.

Любопытно и странно для неяпонцев, что, в отличие от других религий, синто не содержит чётких моральных установок. Как ни шокирующе это звучит для европейцев, но место привычных для нас представлений о добре и зле здесь занимают понятия чистого и нечистого. Если человек «запачкался», то есть, в нашем понимании, совершил нечто неподобающее, он должен пройти через ритуал очищения. С точки зрения синто, речь не идет о каком-то абсолютном ответе, а скорее о полноте всеобъемлющей истины — во всём её противоречии. Вот что писал об этом Л. Хэрн: «Явно уязвимое место этой доктрины [синто] заключается в учении, что не следует бороться со злыми духами — учение, которое должно вызывать особенно глубокое отвращение у римско-католического чувства. Но между злыми духами христианского и синтоистского вероучений существует громадная разница. Злой “ками” есть лишь дух дурного человека, и не рассматривается в качестве абсолютно дурного, раз есть возможность склонить его на милость. Представления о беспримесном, абсолютном зле не существует на Дальнем Востоке. Абсолютное зло безусловно, чуждо человеческой природе, а поэтому невозможно у духов людей… Синтоизм — самая непосредственная из религий, и потому во многих отношениях — самая рациональная. Она рассматривает страсти не непременно в качестве “злых самих по себе”, а злых лишь в зависимости от причин, условий и степени, в которых им предаются… Пессимист не мог бы обратиться в чистый синтоизм, это учение оптимистично, и всякий, кто питает хорошее мнение о человечестве, не будет сожалеть, что идеи непримиримого зла в синтоизме не существует»[111].

Как это выглядит на практике? Известно, например, что японский архипелаг гораздо больше других частей планеты подвержен воздействию природных катаклизмов — от разрушительных тайфунов до опасных землетрясений, которые происходят каждый год. С точки зрения синто, японцы считают землю частью плавающего мира преходящей, эфемерной природы, получающей от Высшей сущности энергию самовосстановления и вечной трансформации. Вне зависимости от того, насколько колоссальны могут быть эти природные катастрофы, они рассматриваются как форма очищения — мисоги и как природная сила самопреобразования. Это не умаляет бед и горя, которые эти катаклизмы могут принести, но заставляет разум отчасти смириться с их неотвратимостью.

Современные японцы воспринимают синто как совокупность национальных обычаев и традиций, и обряды синто в большинстве своём не рассматриваются как проявление акцентированной религиозности. Синто не требует фанатичного религиозного поклонения и не является предметом сакрализации для неяпонцев. В соответствии с традицией синто, все японцы уже по факту своего рождения являются синтоистами — точно так же как неяпонцы не могут ими стать ни при каких обстоятельствах. Это исключительно важное положение устраняет саму возможность возникновения религиозного конфликта, как на внешнем уровне (в Японии известен только один факт религиозной войны — в начале проникновения в эту страну буддизма), так и на приватном — человек иной веры может свободно посещать храмы синто, исполнять синтоистские обряды, воспринимая их как часть той или иной культурной традиции и не беспокоясь о том, что, участвуя в иной религиозной традиции, он предаёт свою веру. Это так же невозможно, как любому из нас стать марсианином, сколько бы фантастических книжек о войне миров мы бы ни прочитали и какими бы джедаями себя ни воображали.