Книга Бухара в Средние века. На стыке персидских традиций и исламской культуры - Ричард Фрай

Деградация Средней Азии заметна не только по Бухарскому оазису, но и по другим местам, и особенно ярко это проявилось в городах-оазисах Китайского Туркестана, или Синьцзяна. Здесь археологические экспедиции обнаружили следы поглощения песками пустынь поселений и орошаемых земель. Погребенные в песках города свидетельствуют как о мощи природы, так и нежелании или неспособности человека совладать со своими многочисленными проблемами. И из письменных источников, и из археологических исследований складывается впечатление, что X в. для Туркестана также стал столетием процветания и благосостояния цивилизации, вслед за чем последовал упадок. Теперь пришло время углубиться в социальные и экономические причины такой деградации.

Из источников нам известно, что стоимость земли в Бухарском оазисе, очень высокая во время правления Исмаила, сильно упала к концу правления Саманидов. Переводчик книги Наршахи на персидский пишет, что в то время (ок. 1128) поместья возле Бухары, носившие название Усадьбы магов, бесплатно отдавались всем желающим, поскольку тяжесть налогов и другие проблемы делали их скорее обузой, чем ценным имуществом. Подобная ситуация прослеживалась повсюду, давая дополнительное подтверждение экономическому кризису XI столетия, который в основном известен катастрофической нехваткой серебра.

Изучение дошедших до нас саманидских монет показывает, что в X в. содержание качественного серебра в них было высоким, тогда как к концу того же столетия мы уже находим серебряные сплавы, характерные для послесаманидских монет XI в., которые продолжают ухудшаться как в процентном содержании серебра, так и в его качестве. Серьезная нехватка серебра в мусульманском мире, с конца X и до середины XIII столетия, отмечалась многими авторами, которые в основном приписывали этот примечательный факт исключительно политическим факторам, таким как тюркская экспансия, падение Хазарского каганата на юге России и общая политическая нестабильность мусульманского мира. Наши исследования политической ситуации в городах как центрах торговли и экономической жизни приводят к предположению, что за нехваткой серебра стоят более глубокие экономические причины, хотя последствия политической нестабильности определенно сильно влияли на процесс развития общества.

По-видимому, пока государство, как и торговля в нем, процветало, саманидская практика двойного денежного оборота отлично работала. Здесь имела место чеканка монет для внутреннего и для внешнего употребления – первая была ограничена несколькими районами Трансоксианы, а последняя предназначалась для внешней торговли и межгосударственных расчетов. Упомянутые ранее различные виды монет Бухар-худа имели хождение в Бухарском оазисе, Шаше и других местах, тогда как стандартные исламские дирхемы арабского изготовления, но без цифрового обозначения на них вывозились в Россию и западную часть исламского мира. Было невыгодно вывозить монеты Бухар-худа вместе с обычными исламскими дирхемами, поскольку стоимость первых в Бухаре была выше, чем у дирхемов. Более того, жители Восточной Европы хотели хорошее серебро и могли не принять монеты из сплавов. С упадком государства Саманидов падала и стоимость монет Бухар-худа, а содержание в них свинца и других неблагородных металлов только возрастало. Искушение ухудшить качество монет было особенно сильно, когда саманидский правитель нуждался в деньгах, чтобы платить войскам и содержать непомерно раздувшийся двор. Экономические последствия обесценивания денег не заставили себя долго ждать.

Важнейшие монетные дворы Саманидов находились в Самарканде, Шаше и Андарабе, в горах Гиндукуш – все неподалеку от серебряных рудников. Разумеется, столичный город Бухара также являлся центром чеканки монет. Несомненно, под конец правления династии Саманидов здесь тоже имел место упадок производства серебра, однако серебряный кризис XI столетия могли вызвать и другие причины. Политическое положение, отток серебра на запад через Сельджуков и прочие причины требуют особого изучения. И по сей день исчезновение серебра с мусульманского Востока не получило удовлетворительного объяснения. Набеги варягов и экспансия Киевской Руси, возможно, и нарушили торговые связи Трансоксианы с Восточной Европой, однако, опять же, на этот счет нет никаких подробностей.

Огромное количество саманидских монет эпохи викингов, обнаруженных в серебряных кладах в России, в Балтийских странах и в Швеции, привело в восхищение многих ученых. Ранние клады, датируемые ранее 960 г. н. э., состоят почти исключительно из исламских монет, тогда как позднее этой даты наряду с восточными появляются византийские, немецкие и англосаксонские монеты. К концу X столетия кладов становится все меньше, и можно предположить, что единственной причиной этому стал разрыв связей со Средней Азией. Однако советские нумизматы и историки средневековой России доказали, что восточные дирхемы использовались в России в качестве наличных денег, поскольку было обнаружено множество монет, разрубленных напополам и на четыре части, и славяне вполне могли продолжать пользоваться этими монетами, пока в конце X в. не начался приток западноевропейских денег. Хоть мы и не имеем возможности вдаваться в эту проблему, можно предположить, что внутренний серебряный кризис в саманидских владениях плюс новая ориентация в торговых и экономических связях Восточной Европы могли вместе сыграть ведущую роль в экономическом упадке восточной части исламского мира.

Видимо, в самом конце X в. имело место общее падение уровня жизни. Например, писавший в этот период географ аль-Макдиси возмущается ничтожными заработками жителей Мерва, скупыми подачками и бедственным положением простого народа, о чем известно не так хорошо, как о тканях, продуктах и городских банях. Как мы знаем из источников, правительство, из-за огромного дефицита государственных доходов, вряд ли могло хоть как-то улучшить положение народа. Проблемы, связанные с правами на орошение земли, оказались столь многочисленными и запутанными, что мы просто не в состоянии здесь с ними разбираться. Опять же, по-видимому, конфликты из-за воды, вместе с возможным общим понижением уровня грунтовых вод в Бухарском оазисе, добавляли землепашцам еще и экономических проблем. Мы уже упоминали о поглощении песками обрабатываемых земель оазиса. Согласно аль-Макдиси, в Мерве большая часть поступающей в оазис речной воды отводилась на государственные земли. Имеющаяся у нас информация, какой бы скудной она ни была, указывает на истощение земли и обнищание работавших на ней людей. Это вело к голоданию, наверняка в большинстве своем локальному, но тем не менее ужасному своими жертвами. Однако X столетие, по сравнению с ситуацией в XI, могло показаться золотым веком, поскольку в последнем банды огузов и айяров (разбойников) особенно бесчинствовали в садах и на обработанных полях. Как известно из источников, вырубка деревьев наносила особенно большой ущерб, и можно себе представить катастрофические последствия уничтожения лесов.

Уже несколько раз упоминалось об упадке дехкан как о составляющей экономических неурядиц XI в. Существует достаточно свидетельств, чтобы проследить деградацию класса дехкан как во всем Иране, так и в Трансоксиане. Разумеется, проще рассматривать процесс на протяжении ряда столетий, и ситуация в начале X в. кардинально отличалась от ситуации, допустим, в конце века XIV. В 900 г. старые аристократические семейства дехкан жили в собственных усадьбах и на собственной земле, а их владения управлялись на основе безоговорочного права на землевладение. Переход от такого безоговорочного права к обусловленному (то есть к системе икты) стал причиной упадка дехкан и их постепенного исчезновения как класса. К XIV столетию военная монголо-тюркская аристократия летом жила кочевой жизнью – на летних пастбищах, со своими племенами или соратниками, тогда как на зиму они перебирались ко дворам правителей. Иранская аристократия как таковая, наоборот, проживала в городах, и некоторые семейства, благодаря своему древнему происхождению, были известны как дехкане. Само по себе слово какое-то время считалось почетным титулом, пока не нивелировалось до своего нынешнего значения – фермер или крестьянин.