Книга Крушение пирса - Марк Хэддон

– Я себе на Рождество два ребра сломал. И боли у меня до сих пор довольно сильные. Так что прошлой ночью я почти не спал.

Не смог он спать и всю следующую ночь, проведенную в гостинице, хотя посмотрел какую-то серию «Хеллбоя», принял две таблетки обезболивающего и выпил три порции виски из мини-бара. Он лежал, глядя в зернистую монохромную темноту номера, слушал негромкое пощелкивание реле обогревателя и был не в состоянии отпустить от себя этот убогий мирок, понимая, что, если уснет, тот незнакомец снова может войти в комнату и убить его. Это было нечто большее, чем обыкновенный страх. Это вынырнуло откуда-то из подсознания, хотя Гевин никогда как-то не задумывался о том, что тоже обладает подсознанием. Он вообще почти никогда не заглядывал в себя, а в те редкие мгновения, когда это все же случалось, ему мало что удавалось разглядеть. Он любил бизнес, деловые отношения, веселые компании; любил решать поставленные перед ним задачи; он вообще был человеком действия. Но с недавних пор обнаружил, что где-то у него внутри, в мозгу или в душе, имеется некий жизненно важный механизм, который очень легко вывести из строя, и тогда он станет неправильно функционировать, а добраться до него и снова его наладить будет очень и очень нелегко. Гевину уже исполнился сорок один год, но он только сейчас начал понимать, что столкнулся с одной из таких проблем, какие его менее уверенные в себе ровесники пытались преодолеть еще в начальной школе Святого Алоизия, сражаясь друг с другом на краю открытой всем ветрам игровой площадки.

На следующий день Вероника, исполнительный директор «Паломар», вдруг остановилась возле Гевина и принялась вежливо расспрашивать о том, как он себя чувствует. А он, забыв мысленно сосчитать до трех, не выдержал и употребил выражение «этот ваш гребаный матриархат». И она посоветовала ему взять четыре дня отгула и передохнуть, пока его команда будет снимать фоновые кадры в Манчестере и Эдинбурге.

– Йога, секс, таблетки, что там еще. В общем, отдохни немного. Ты выглядишь как живой труп.

Совет Тони о том, что нужно сначала сосчитать до трех, а уж потом действовать, был, собственно, дан исключительно для рабочих ситуаций, но, когда Эмми посоветовала Гевину обратиться к врачу, он опять об этом гениальном совете забыл, и в итоге оскорбленная Эмми на неделю перебралась в дом пастора Мандерса в Чизуике, устроившись там в гостевой комнате, ибо хотела «убедиться, что двум нашим поездам и впрямь в одном туннеле не разойтись». Теперь Гевин имел полную возможность подпирать изнутри стулом ручку на двери спальни, не выключать на ночь свет и позволять «Радио-4» бормотать до раннего утра.

Через четыре дня он вернулся в Хаддерсфилд и как-то ухитрился дотянуть до конца съемок, хотя явно был уже не так остер на язык и энергичен, как прежде. Во всяком случае, Энни ничего не говорила, а самому Гевину казалось, что нет ничего на свете важнее, чем стать собственным спасителем.

Однако неделя, которую его жена Эмми собиралась провести в чужом доме, чтобы иметь возможность каждый вечер появляться на сцене выспавшейся и свежей, превратилась сначала в две недели, а затем и в четыре. Когда пошла шестая неделя ее пребывания в доме пастора Мандерса, начали наконец показывать долгожданный сериал «Туман», низкобюджетный фильмец Майка Сингера, снятый прошлой весной на северном побережье Норфолка. В этом фильме Эмми играла мать некоего весьма неуравновешенного мальчика, вроде бы одержимого дьяволом. Технически фильм был сделан в стиле хоррор, многие эпизоды были весьма эффектны, а уж отзывы о талантливой игре Эмми и вовсе носили восторженный характер. На десятой неделе Эмми предложили одну из главных женских ролей в новом семичастном сериале «Локдаун» для канала ITV, где вместе с ней должны были сниматься Джемма Артертон и Мэтт Смит.

Когда на следующий день Эмми встретилась с Гевином за ланчем в «Хани и компания» на Уоррен-стрит, ей показалось, что на него эти новости не произвели ни малейшего впечатления. При иных обстоятельствах она непременно обиделась бы, но сейчас ей было ясно: его равнодушие – лишь часть куда более серьезной проблемы, которую он в данный момент тщетно пытается решить. Во всяком случае, если бы только он захотел попросить ее о помощи – пусть даже самым невероятным образом закодировав просьбу, – Эмми, конечно, сочла бы невозможным отказать ему. Но он так ни о чем ее и не попросил; а она – уж это она прекрасно усвоила за три года их не совсем совместного проживания, – очень хорошо понимала: ему ни в коем случае нельзя предлагать ничего, что хотя бы отдаленно намекало на его собственную слабость. Так что Эмми просто встала и ушла, так и не доев свое замечательное пирожное с каштанами и ромом. На прощание она поцеловала Гевина в щеку, понимая в этот момент, что это и есть несколько неожиданная минорная каденция, завершающая их семейные отношения.

Через некоторое время Гевин получил от Сары имейл, и ее финальная фраза – «Отныне я предпочла бы больше не иметь с тобой никаких контактов» – ударила его куда больней, чем известие о том, что отец, спеша на встречу с каким-то журналистом, поскользнулся на обледеневшем тротуаре и сломал головку правого бедра. Конечно, Гевину следовало немедленно поехать в Лестер, но он никогда не мог заставить себя подчиняться чьим-то требованиям. Тем более требованиям сестры. Так что он просто позвонил матери, сказал, что очень занят на съемках, и попросил передать отцу привет и пожелания скорейшего выздоровления.

Тони пребывал в затруднении: он никак не мог найти диктора для сериала о Шелковом пути. Он знал: ходят слухи о том, что Гевин в последнее время стал крайне вспыльчив, но для Тони это особого значения не имело. Рейтинги «Королевства Изамбарда» были неизменно высоки, а комиссионеров крайне редко заботят межличностные трения на съемочной площадке, разумеется, если все это остается вне поля зрения газетчиков. Однако двое из них были новичками и, естественно, жаждали самоутвердиться и четко определить сферу своих интересов, а потому им не очень-то хотелось вкладывать средства в проекты, с которыми уже поиграли предшественники.

– Эта часть получилась неудачно, – убеждал Гевина Тони. – Пойми, мы оказались в ужасном положении, и займись наконец делом. Через двенадцать месяцев при определенном перераспределении средств…

– И это все, что ты можешь предложить? – вяло спросил Гевин. – Именно так ты им ответишь?

Тони помолчал, а потом, собравшись с духом, заявил:

– Значит так, Гевин. Других ты можешь сколько угодно посылать к чертям собачьим – до определенного момента, конечно. Но раз ты посылаешь меня, нашим общим делам конец. Все. Занавес.

Даже тогда полный крах еще можно было предотвратить. Можно было все обратить вспять, если бы Гевин потуже затянул пояс, принял предложения, связанные с его публичными выступлениями, написал заказанный ему текст для детской книги «Самые необычные здания мира», публикацию которой финансировала картинная галерея Уокера, и отснял хотя бы несколько рекламных клипов, в высшей степени примитивных, но принесших бы весьма существенный доход, которые подкинул его агент. Но Гевин вместо этого стал совершать глупости, смысл которых он так никогда и не смог объяснить ни себе самому, ни кому бы то ни было еще.