Книга Распахни врата полуночи - Наталья Калинина

В библиотеке, несмотря на летний – каникулярный – месяц, было достаточно посетителей. Я не стала задерживаться в читальном зале (поиск материалов по истории фабрики решила отложить на потом), а прошла сразу в помещение, где можно было подключиться к Интернету. К счастью, один из столов все еще был свободен, и я заняла его.

Корреспонденции от Петра не поступало. Но зато в ящике оказалось письмо от мамы, присланное с ее рабочего имейла.

«Дочь, я надеюсь, что сейчас у меня хватит решительности дописать это письмо, которое я начинаю уже в четвертый раз и удаляю после пары абзацев. Я загадала: если меня не отвлекут по рабочим вопросам, если я допишу его до конца, то отправлю тебе.

Мы всегда были с тобой близки. Делились женскими секретами, переживаниями, планами, обращались друг к другу за советами, как задушевные подруги. Спасибо тебе, дочь, за то, что ты оставалась со мной откровенной. Я же испытываю вину за то, что скрыла самую главную тайну, которая выжигает мне сердце уже двадцать семь лет и которую ты имеешь полное право знать. Она известна моему мужу, родственникам, и только от тебя, самого родного и близкого человека, я ее скрывала. Я не могла говорить на эту тему и, как знать, если бы не твой вопрос, вероятно, никогда не открыла этот секрет. Прости. Я знаю, как ты любишь человека, которого считаешь своим отцом, только поэтому, чтобы не вносить разлад в твою жизнь, я молчала.

Прости и за то, что открываю тебе такую важную вещь не при личном разговоре, а малодушно прибегаю к переписке. Но порой сложно произнести необходимые слова.

Ты просила рассказать о твоем отце. Биологическом. Хотя странно писать это слово – «биологический», оно какое-то неправильное, искусственное, вызывающее ассоциации с чем-то просчитанным, научным, выверенным, отобранным. Как можно употреблять его, когда речь пойдет о любимом человеке. Лю-би-мом. Раскатываю это слово на языке, оно сладкое, как карамель. Лю-би-мом… Тихо произношу его вслух, оно звучит как музыка. Как звон колокольчиков. Любимый…

Ты – дитя любви. Моя любимая девочка…

Его звали Алехандро. Алехандро Сербера. Алекс, как обращались к нему друзья. Саша – более привычное, мягкое, интимное, как называла его я… Ну вот, теперь ты знаешь его имя. Что касается нашей истории, начну ее с твоего деда, моего отца.

Ты помнишь его?.. Ту домостроевскую строгость, в которой дед воспитывал не только тебя, но и меня – уже взрослую, состоявшуюся женщину, мать дочери-подростка, мужнюю жену? Он звонил мне в девять вечера, интересовался, где ты находишься. И если, не дай бог, ты еще в это время засиживалась у подружек, устраивал такой разнос, будто это мне, а не тебе, было пятнадцать лет. С кем, куда, почему, зачем – ты, помню, здорово обижалась на него за такой контроль. Частенько ссорилась с отцом по этому поводу, кричала, чтобы он оставил тебя в покое. Я, отстаивая твою свободу, словно возвращалась в годы своей юности – в то время, когда мне не хватало смелости на открытый протест.

Я боялась своего отца. А он боялся за мою честь. За мной с юного возраста ходили мальчики, и мой отец опасался, что я слишком рано отдамся соблазнам. Поэтому он запугивал и контролировал меня, прогонял моих поклонников, говорил им обо мне гадости, а мне – о них. Делал он это все не для того, чтобы оградить меня от неприятностей, а из-за своей эгоистичной любви и отцовской ревности.

Я росла слишком робкой девушкой, не радуясь собственной привлекательности. Иногда я думала, что если бы родилась дурнушкой, мне бы жилось куда проще. Тогда я еще не понимала, что дело вовсе не во мне, а в отце. Но как бы там ни было, я прочно заучила его урок: любовь – это грех, грязь, боль и страдания. Проказа. Окруженная поклонниками, я тем не менее оставалась одинокой. Подруги и молодые люди считали меня неэмоциональной гордячкой, холодной, как рыба.

Наверное, тебе странно слышать такие слова от матери, которую ты знаешь как довольно уверенную в себе, привлекательную женщину? Во многом это заслуга человека, с которым я состою в счастливом браке вот уже более двадцати семи лет, который вырастил и воспитал тебя как родную дочь. Он подарил мне много солнечных дней. Но все же самое большое счастье в жизни мне подарил твой родной отец – любовь и тебя.

Мы познакомились с ним на домашнем празднике, устроенном в честь окончания института одним из моих сокурсников. Торжественная церемония вручения дипломов и небольшой банкет прошли в институте, но мы решили продолжить отмечание в более тесной и теплой компании. Я не хотела идти, знала, что дома меня ожидают родители – с поздравлениями и празднично накрытым столом, но поддалась на чьи-то уговоры «заскочить на минуточку». И там увидела его. Алекса. Сашу.

Знаешь, до этой встречи я прочла много романов – тайком от отца, конечно. Если бы он узнал, что я читаю «развратные книжонки», к которым он относил даже классические произведения только на основании того, что в них описывались отношения между мужчиной и женщиной, крупного скандала было бы не избежать. Под контролем отца я читала книги о Второй мировой войне, трудовых подвигах советского народа, о комсомольцах и БАМе. А романы о любви мне тайно подсовывала моя мама. Так вот, возвращаясь к ним – книгам. В романах возникающая любовь описывалась как «искра», «молния», «электричество» и прочими эпитетами. Не знаю, может быть, любовные романы пишут бывшие физики? Я не физик. И не романистка. Поэтому описать то, что происходило между нами в тот первый час знакомства, очень сложно. Не было «молнии», «искры» или еще чего-то там. Не было «химии»… А было понимание – в первое же мгновение, что передо мной стоит хорошо знакомый мне человек.

«Мы знакомы?» – спросила я его. «Нет, – ответил он. – Но я тебя уже давно жду».

Так просто. И я ему поверила, вложила свою ладонь в его – будто делала это каждый день, согласилась с ним уйти, еще даже не сняв туфель, не поприветствовав своих сокурсников.

Мы провели вместе сорок восемь часов – очень мало. Впрочем, для того чтобы насытиться его обществом, мне оказалось бы мало и сорока восьми жизней. Твой отец не был красавцем. Но в нем чувствовалась бездна обаяния. Все мои принципы и страхи, все страхи и принципы моего отца растворились без следа в этих сорока восьми часах. Я забыла о семье, о том, что по возвращении меня ожидает наказание. Это были мои самые важные и самые счастливые сорок восемь часов в жизни, не считая той минуты, когда ты появилась на свет. С тобой мое счастье вернулось, с тобой будто возродился мой любимый.

Его уже двадцать восемь лет как нет на свете. Те сорок восемь часов, о которых я тебе рассказала, были его последними. Слабое утешение, но я находила некоторое успокоение, думая о том, что умер он счастливым. Не знаю точно, что произошло, мне сказали, что это был несчастный случай.

Что я могу рассказать тебе дальше?.. Очень жаль, что у меня не сохранилось фотографии твоего отца, чтобы я могла тебе его показать. Но ты очень похожа на него. У тебя его глаза – зеленые, большие. Его лицо, его улыбка, даже нос ты морщишь совсем как он.