Книга Требуется идеальная женщина - Анна Берест

– Он тогда был лысый, – сказал один.

– Не понимаю, зачем он якшался с этими уродами, – добавил второй, тот, что был навеселе.

Оба засмеялись, вероятно вспоминая какую-то давнюю историю. Потом они вдруг повернулись ко мне, очевидно приняв меня за кого-то другого.

– Привет! Как дела? – И оба по очереди чмокнули меня в щеки.

Мужик в жилетке воспользовался моим появлением как предлогом и смылся, а парень в бандане пустился в бесконечный монолог о бросившей его подружке. Эта женщина, утверждал он, в момент оргазма закрывала лицо, что свидетельствовало не в ее пользу, кроме того, она наотрез отказывалась пить, потому что боялась, опьянев, утратить над собой контроль. Он рассказал, что ее звали Наташа, но он назло называл ее Наташеттой, что у нее щель между зубами, которая по примете должна приносить счастье, но ей почему-то не приносила, что она ела сэндвичи с огурцами и с грибами, что левая грудь у нее больше правой и что больше всего на свете она любила глотать таблетки и принимала кучу лекарств: для роста волос и для крепости ногтей, а еще мочегонное, а еще – каждое утро – аспирин для профилактики рака, наконец, она завела манеру роскошествовать и требовала водить ее на ужин в пятизвездочные отели, то в “Гритти”, то в “Даньели”, то в “Бауэр”. Но однажды он увидел, как она плачет, и это так ему понравилось, что он испугался. Рассказывая мне все это, он без конца подзывал официанта и требовал джин-тоник без тоника. За компанию с ним пила и я, так что очень скоро мы оба прилично набрались. Когда он умолк, я воспользовалась образовавшейся паузой и сказала, что ищу одну повариху по имени Вероника, но он повернулся ко мне спиной и, отправляясь на поиски очередной жертвы, бросил мне:

– Я очень боюсь, что граница между самопознанием и чистым нарциссизмом у тебя совершенно стерта.

Я сильно опьянела. Мне казалось, на меня со всех сторон наваливается небо. Я хотела найти в толпе Мишеля, но опасалась сделать хоть шаг. В ушах вдруг возник громкий гул, как будто все гости одновременно принялись кричать. Я словно очутилась в гигантской разноцветной ванне и не понимала, почему вокруг так шумно. Может, в саду заиграл оркестр? Сердце заколотилось быстро-быстро, наливаясь радостью и кровью; мое большое наивное сердце, которое я носила в себе как слишком яркую драгоценность, мое тяжелое сердце готово было уйти в пятки, потому что издалека на меня смотрела женщина с бесконечной шеей и андрогинной фигурой, женщина с телом саламандры, коричневато-золотистым, как картина Климта, одетая в брюки от Оззи Кларка и жилет в блестках. Из-за ее внезапного появления все перепуталось у меня в голове, словно случилось какое-то происшествие, непонятно, хорошее или плохое, зато я точно знала, что я – живая, потому что она улыбалась мне, эта женщина, воплотившая в себе всех женщин мира, протягивала ко мне руку и звала меня к себе сквозь толпу, чтобы поцеловать. Этой женщиной была Джорджия.

Джорджия

Фестиваль фотографии проходит в Арле каждое лето, с июля по сентябрь. В этом году я выставляю на нем свои работы, потому что я выиграла первый приз на конкурсе молодых талантов; вместе с ним мне досталась стипендия и снятый для меня на целый месяц номер в отеле “Вольтер”, расположенном сразу за аренами. Мои фотографии вывесили в Центре Ван Гона, где в этом году в честь фотографа Джулии Маргарет Камерон организована ретроспектива “Женские портреты”.

Джулия Маргарет Камерон родилась в Индии в 1815 году в семье французской аристократки с романтическим именем Аделина де л’Этан и чиновника Ост-Индской компании. Она выросла во Франции, познакомилась со своим будущим мужем в Кейптауне и вышла за него замуж в Калькутте. Чарльз был старше ее на двадцать лет, и его семья владела кофейными плантациями на Цейлоне. Супруги поселились в Лондоне, где жили очень скромно. Вскоре Чарльз решил выйти в отставку и перебраться на остров Уайт, где жизнь была дешевле. Джулия Маргарет Камерон немного скучала, и на сорок восьмой день рождения старшая дочь подарила ей фотоаппарат – камеру с выдвижным объективом, линзами французской фирмы “Жамен”, диафрагмой f3.6 и фокусным расстоянием около двенадцати дюймов. По тем временам это была диковина, ведь фотография только-только появилась на свет.

Но мало иметь фотоаппарат, надо еще научиться проявлять и печатать снимки. В девятнадцатом веке для этого требовалась целая химическая лаборатория, оборудовать которую на острове было совсем не просто. Джулия Маргарет реквизировала угольный подвал и самостоятельно освоила технику работы с коллодием – желеобразным веществом, состоящим из спирта, эфира и нитроцеллюлозы, которое наносили на стеклянные пластины. В сухом виде это взрывоопасная смесь, выделяющая в процессе горения значительные количества горячего газа.

Я пыталась представить себе, как начинающий фотограф в платье с широкими закатанными рукавами, ослабив шнуровку корсета, в полной темноте готовит свои пластинки, смешивает вонючие ядовитые химикаты и на ощупь вставляет пластинки в светонепроницаемые кассеты. Как только пластинка была готова, Джулия Маргарет бежала в бывший курятник, что-то вроде заросшей сорняками теплицы, где ей позировали ее модели. Чаще других в этой роли выступала ее служанка Мэри, переодетая то Девой Марией, то лесной царицей, то библейской героиней. Джулия Маргарет также много фотографировала свою племянницу Джулию Принсеп, считавшуюся одной из красивейших женщин тогдашнего английского общества, и ее дочь, писательницу Вирджинию Вульф. Но вообще-то она снимала всех подряд – родню, детей, сестер, слуг, друзей, поэта Генри Тейлора в костюме Рембрандта или, например, Чарльза Дарвина, на ее портрете похожего на обезьяну, и даже Алису Лидделл, изображающую богиню Помону, – ту самую Алису, что несколькими годами ранее вдохновила Льюиса Кэрролла.

Портреты Камерон не всегда четки, потому что время выдержки в то время занимало от трех до семи минут, и понятно, что модели, особенно дети, не могли не пошевельнуться. Закончив съемку, Джулия заворачивала пластинку и опять бегом, чтобы успеть проявить снимок, пока коллодий не застыл, мчалась в лабораторию. Это надо себе представить – как она в длинном платье и туфлях на каблуках бежит через сад, от теплицы к подвалу, словно персонаж романа Джейн Остин, прижимая к груди стеклянную пластинку. Постепенно платья Джулии Маргарет покрылись пятнами и чуть ли не дырами от химических растворов, ее повсюду сопровождал резкий нитратный запах. В лаборатории она немедленно приступала к проявлению негатива и опускала пластинку в цианид для закрепления изображения и удаления неэкспонированных солей серебра. The cyanide of potassium is the most nervous part of the whole process to me. It is such a deadly poison[7], говорила Джулия Маргарет Камерон.

С появлением первых работ Джулии Маргарет Камерон в газетах она стала объектом насмешек; ее упрекали в недостаточном владении техникой. Тогдашние специалисты не понимали, как эта женщина смеет показывать фотографии с пятнами, трещинами на негативах, иногда даже со следами пальцев. Ее снимки называли “грязными”. На самом деле они были живыми. Некоторые торговцы, почуявшие в ней талант, предлагали ей свои услуги, но даже они отказывались признавать в ней “профессионального фотографа”. Камерон это мало беспокоило. Женщина, которая изобрела современный жанр фотопортрета, соглашалась именоваться любителем. Ей было на все это плевать, она знала себе цену, кроме того, ничто не мешало ей писать на обороте своих снимков: “Это мой шедевр”. Шокированные торговцы впадали в замешательство: с какой стати женщина заявляет о своем таланте? Женщина обязана быть скромной. Если ей и позволено продвигаться вперед, то маленькими шажками, ей не следует слишком собой гордиться, она должна заявлять не о своей силе, а о своей слабости. Женщинам и правда пришлось долго ждать, пока история снизойдет до признания их заслуг. Сколько художниц уже никогда не потрясут нас своими картинами, брошенными в печку их отцами? Сколько романов могли бы перевернуть нашу жизнь, но так и остались запертыми в ящике стола, ключ от которого хранился у ревнивого мужа? Сколько произведений искусства не родились или были похоронены в подвалах под стопками старых газет? Сколько шедевров, созданных женщинами, потеряны для нас навсегда? Но даже когда они появляются, выставляются, искусствоведы предпочитают о них умалчивать. Кто сегодня помнит Катерину ван Хемессен, фламандскую художницу, которая в двадцать лет первой в истории написала автопортрет живописца перед мольбертом? Кто помнит Софонисбу Ангвиссолу, чьи работы бессовестно копировал Рубенс? Кто помнит Лавинию Фонтану – первую женщину, писавшую обнаженных мужчин? Кто помнит Барбару Лонги, вызывавшую восхищение величайших мастеров своего времени за уникальное свечение красок? Кто помнит Артемизию Джентилески, предвосхитившую возникновение барокко? Изнасилованная уважаемым художником, она была вынуждена унизительно оправдываться перед судом, состоявшим из одних стариков. Кто помнит Клару Петерс, Юдит Лейстер, Элизабетту Сирани, Марию Сибиллу Мериан, Рахель Рёйс, Розальбу Каррьеру, Джулию Лама, Анну Доротею Тербуш, Ангелику Кауфман, Аделаиду Лабиль-Жиар, Элизабет Виже-Лебрен, Маргерит Жерар, Констанс Майер, Еву Гонсалес, Сесилию Бо и Элизабет АрмстронгФорбс?