Книга Мейсенский узник - Джанет Глисон

Вскоре после осмотра Японского дворца неотложные государственные дела вновь позвали Августа в Польшу. Королевская власть в этой стране традиционно была выборной, но под конец жизни Август вознамерился закрепить ее за саксонскими монархами. По пути в Варшаву он совершил короткий неофициальный визит на Мейсенский завод — как оказалось, последний.

Король прибыл в Альбрехтсбург восьмого ноября и смог убедиться, что за последнее время здесь многое изменилось. Живописную мастерскую, печи и склады заметно расширили, чтобы справиться с заказами для фарфорового дворца. Построили новый подъемник для дров — нечто вроде конвейера на конной тяге, соединившего замковые подвалы с пристанью; теперь доставка дров к печам значительно упростилась. На заводе появился собственный врач: ядовитый дым от печей вызывал заболевания легких, мало кто из работников, непосредственно занимавшихся обжигом, доживал до преклонных лет. Руководство надеялось, что введение должности врача поможет снизить смертность.

Когда король проходил с инспекцией, в одной из новых печей как раз завершился пробный обжиг. Дверцу открыли, капсели с фарфором умело вытащили наружу. Видя, как рабочие сноровисто выполняют привычную операцию, Август наверняка вспомнил, как четверть века назад черный от копоти Бёттгер открыл дверцу своей примитивной печи и впервые показал ему настоящий европейский фарфор. Насколько же все с тех пор изменилось!

Прогресс был и впрямь феноменальный. Фарфор Бёттгера не только украшал королевские дворцы, но и приносил больше денег, чем любая другая отрасль саксонской промышленности. Страсть Августа к фарфору и одержимость Бёттгера алхимией породили индустриальное чудо — самое высокоспециализированное и успешное предприятие Европы.

Через несколько дней после визита на завод Август выехал из Дрездена в Польшу. Когда король медленно, с усилием забирался в карету, слуги, вероятно, заметили, что он хромает больше обычного. Нога, на которой не хватало пальцев, снова воспалилась, увеличились отеки. Лейб-медики лечили Августа пилюлями и кровопусканиями, но предупреждали, что улучшение не наступит, если не отказаться от излишеств. Монарх ничего не хотел слышать. Скорее всего, он страдал диабетом (тогда еще науке не известным); при этой болезни развиваются язвы стоп, которые, если их не лечить, могут привести к заражению крови.

Путь короля лежал через Пруссию. Здесь ему предстояло встретиться с советником прусского короля, генералом Фридрихом Вильгельмом фон Грумбковом, для обсуждения общих политических планов. Король Пруссии, узнав о назначенной встрече, поручил Грумбкову вытянуть у Августа как можно больше неофициальных сведений. Грумбков рассудил, что самое верное средство разговорить собеседника — напоить его допьяна, и затеял грандиозный кутеж, во время которого вновь и вновь доливал Августу вина, потихоньку разбавляя свое водой. Для Августа пирушка оказалась последней — его организм не выдержал чрезмерной нагрузки. Вскоре после прибытия в Варшаву у него началась горячка, сменившаяся комой.

Не такой конец он бы сам для себя избрал. В 1723 году, услышав о смерти герцога Орлеанского, который, по слухам, скончался в самый разгар любовных утех, Август воскликнул: «Хотел бы я умереть так!» Его собственный переход в мир иной оказался куда более долгим и мучительным. Несмотря на усилия лейб-медиков, 1 февраля 1733 года, покаявшись со всей искренностью, что «жизнь моя была одним сплошным грехом», правитель Польши и Саксонии наконец испустил дух.

Тело монарха положили в Варшавском соборе, а затем похоронили в Кракове, а его сердце в металлическом ларце доставили в Дрезден. Оно лежит в склепе придворной католической церкви, Гофкирхе, выстроенной его сыном, и, по легенде, до сих пор начинает громко биться, когда мимо проходит хорошенькая девушка.

Августу Сильному, великому соблазнителю женщин, наследовал его сын, Август III. Он был не менее крепок телом, однако вкусами, темпераментом и поведением являл полную противоположность отцу.

После пышного бракосочетания в 1719 году он счастливо жил с Марией Жозефой Австрийской, которая родила ему четырнадцать детей, и не видел причины заводить любовниц. Николас Роксхолл, посетивший дрезденский двор, выразил общее мнение, написав, что новый король «не обладает честолюбием и деятельным нравом своего родителя», он «вялый, ленивый и предпочитает праздность». Горас Уолпол пошел дальше, назвав королевскую чету «неописуемо гнусной и отвратительной».

Однако двор при новом Августе не был совсем уж лишен красок — просто один вид одержимости сменился другим. Отец любил женщин и фарфор, сын — живопись, драгоценности и оперу. Он точно так же, не задумываясь, швырял деньги на свои прихоти. Огромные средства тратились на картины итальянских и голландских мастеров, составившие, по словам одного путешественника, «лучшую коллекцию в Северной Европе». Самые крупные из его приобретений — знаменитое собрание герцога Моденского, включавшее шедевры Рафаэля, Рубенса и Корреджо и обошедшееся Августу в пятьсот тысяч золотых талеров, и Сикстинская мадонна, за которую он заплатил двадцать тысяч талеров. Другой его страстью были драгоценные камни. Август отдал двести тысяч талеров за зеленый бриллиант в сорок один карат — единственный в мире крупный алмаз этой разновидности — и приказал поместить его в аграф для своего шляпного гарнитура.

Не менее впечатляющие суммы тратились на оперные спектакли. На один из них ушло сто тысяч золотых талеров — больше, как отметил бережливый прусский король Фридрих Вильгельм I, чем проедал за год берлинский двор.

За всеми этими удовольствиями Августу III было не до политики. В отличие от отца он не стремился установить главенство Саксонии над другими немецкими государствами и легко передавал бразды правления временщикам — в частности, графу Генриху фон Брюлю.

Не разделял король и отцовской страсти к фарфору, ценя его как достойное украшение пиршественного стола и уместный подарок из рук монарха, но не более того. Для нового Августа Мейсенская мануфактура была лишь источником средств на другие предметы роскоши, и он охотно перепоручил ее своему фавориту. Так графу фон Брюлю вместе с управлением страной досталось и управление самым прибыльным ее производством.

Брюль оказался недальновидным государственным деятелем — его внешняя политика быстро ввергла Саксонию в пучину бед, — однако его вкусы во многом совпадали со вкусами покойного короля. Он обожал дорогие наряды, и о его щегольстве говорила вся Европа. Современник писал, что у фон Брюля «по меньшей мере триста костюмов, каждый в двойном экземпляре, поскольку он всегда переодевается после обеда». Изображение каждого костюма, вместе с тростью, было «аккуратнейшим образом внесено в большую книгу, которую камердинер показывал графу с утра, чтобы тот выбрал сегодняшний наряд». Помимо мании к одежде, фон Брюль был одержим страстью к фарфору. Как только он стал директором Мейсенской мануфактуры, заказы для его дворца полились рекой.

В память о покойном монархе Август III и фон Брюль решили продолжать строительство Японского дворца — лишь бы фабрика одновременно исправно производила фарфор на продажу и не менее исправно снабжала им жилище фон Брюля.