Книга Последний в Мариинском дворце. Воспоминания министра иностранных дел - Николай Покровский

Отчет не заслушивался сразу по поступлении в Комитет, а ожидались объяснения ведомств. Ждать их приходилось довольно долго, иногда несколько месяцев. По получении всех объяснений они излагались параллельно по каждой высочайшей отметке и в больших печатных тетрадях рассылались членам Комитета. Слушание отчета было иногда поводом довольно резких объяснений между министрами и государственным контролером. Так, напр[имер], между Т.И. Филипповым и морским министром Н.М. Чихачевым возник целый конфликт: приходилось их мирить и объясняться с каждым в отдельности. Спор этот (по поводу непорядков в хозяйстве заводов морского ведомства) получил, как это обычно бывало, упокоение в журнале Комитета. Но иногда, очень, впрочем, нечасто, бывало и иначе, напр[имер], в деле министра путей сообщения А.К. Кривошеина.

Я изложил уже формальную сторону отношения к высочайшим отметкам в самом Комитете. По существу же оно ярче всего может быть охарактеризовано словами К.П. Победоносцева: отметки распределялись по ящикам разных ведомств и там, по мере возможности, предавались забвению. Объяснения же, представлявшиеся Комитету, носили преимущественно характер простых отписок. А периодические ведомости о неисполненных высочайших повелениях похожи были на неотвязчивых мух, нередко очень больно кусающих, когда на ведомости оказывалось резкое напоминание самого Государя. В этом, главным образом, смысле министерства обращали на отметки несколько более серьезное внимание. Многое в таком отношении объясняется также чрезмерным обилием отметок. При императоре Александре III высочайшие резолюции на отчетах составляли, особенно в последние годы его царствования, сравнительную редкость. Император Николай II стал гораздо щедрее: он, по-видимому, считал себя обязанным читать внимательно все отчеты и писать резолюции по целому ряду вопросов. Ежегодно издавались своды высочайших отметок с объяснениями министерств и суждениями Комитета, причем отметки располагались в этих сводах в известной системе, по их содержанию. Своду каждый год предшествовало сжатое предисловие, где делалась попытка общих выводов, более или менее удачная. В конце концов, все ограничивалось очень кропотливым трудом и для составителей сводов, и для типографии.

Крупную область ведения Комитета министров составляло затем назначение усиленных пенсий и пособий. Здесь, как и в деле утверждения акционерных уставов, практика Комитета заменяла собою законодательство. Наши законы о пенсиях устарели до такой степени, и пенсии на точном основании этих законов были столь ничтожны, что поневоле приходилось назначать их почти всегда в усиленном размере. Мало-помалу выработались правила, которых, при испрошении таких пенсий, стали придерживаться все ведомства и которых сам Комитет старался, по возможности, не нарушать. Выработка же нового пенсионного устава требовала очень много времени, и его не видели даже в перспективе. Закончен он был, кажется, только накануне революции 1917 г.[278] Таким образом, Комитет, в деле послеслужебного обеспечения чиновников, был хранителем установленных обычаем размеров пенсий. Но и тут была все-таки возможность испрошения особо усиленных пенсий, в порядке особой милости, через Канцелярию прошений, на высочайшее имя приносимых[279]. К этому пути обращались в таких, главным образом, случаях, особенно при маленьких пенсиях, когда и усиленный их размер оказывался недостаточным для удовлетворения насущных потребностей существования. С другой стороны, сам Комитет имел возможность иногда помочь делу, отступая от своей практики, когда последняя приводила к несправедливости. Дела пенсионные, близко интересовавшие весь чиновничий мир, создавали Канцелярии Комитета министров очень влиятельное положение.