Книга Шпиль - Уильям Голдинг

Он видел, что Визитатор не ожидал такого ответа и доволен им. Глядя на его дружелюбное лицо, Джослин вдруг почувствовал неудержимое желание объяснить все до конца.

– Люди поступали по-разному. Одни сбежали, другие остались, третьи были обращены в камень. Пэнголл…

– Да. Пэнголл…

– Она вплетена повсюду. Она умерла, а потом воскресла у меня в голове. Она и сейчас там. Я не могу от нее отделаться. Раньше она не жила, то есть жила, но не так, все было совсем по-другому. И о нем я должен был бы знать раньше, понимаете, извлечь это из-под свода, из подвалов моего ума. Но конечно, все это было неизбежно. Как и деньги…

– Да, поговорим о деньгах. Это ваша печать? И вот это?

– Кажется, моя. Да.

– Вы богаты?

– Нет.

– Как же все это будет оплачено?

– Точно так же, как Он укрепил опоры и ниспослал нам Гвоздь.

И снова потусторонняя песня, провал в памяти, давящая громада… Он равнодушно смотрел, как, бесшумно ступая, вернулся писец и к свидетельскому месту рядом с ним приблизился отец Безликий. Он слышал, как бесы скребутся и стучат в окна. Лихорадочно напрягая мозг, он соображал, как бы поскорее подняться на шпиль и опередить их.

– Милорд, пока мы тут разговариваем, шпиль может рухнуть. Позвольте мне отнести Его и вбить!

Визитатор пристально смотрел на него из-под густых бровей.

– Вы думаете, если не будет гвоздя, шпиль может…

Джослин поспешно поднял руку и остановил Визитатора. Нахмурясь, он пытался уловить песню, которая дрожала так близко, на грани памяти, но она растаяла, и Ансельм тоже растаял. Джослин поднял глаза на Визитатора, который со странной улыбкой откинулся на спинку стула.

– Милорд настоятель, право, я восхищен вашей верой.

– Моей?

– Вы говорили о женщине. Кто она? Пресвятая дева?

– Нет! Отнюдь! Никоим образом. Это жена его, Пэнголла. Понимаете, с тех пор как я нашел ягоду омелы…

– Когда это было?

Вопрос был острым и твердым, как грань камня. Он видел, что все семеро замерли и смотрят на него пристально, серьезно, словно судят его.

«Вот оно что, – подумал он. – И как это я сразу не понял? Меня судят».

– Не знаю. Забыл. Очень давно.

– Вы сказали, что некие люди были «обращены в камень». Как это понять?

Он обхватил голову руками, закрыл глаза и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Не знаю. Для этого нет слов. Столько сложностей…

Наступило долгое молчание. Наконец он открыл глаза и увидел, что Визитатор снова откинулся назад и дружелюбно улыбается.

– С вашего позволения, милорд настоятель, мы продолжим. Эти люди, которые остались с вами до конца… Вы утверждаете, что они праведники?

– О да!

– Праведники?

– Истинные праведники, уверяю вас!

Но на длинном столе уже переворачивались листы. Визитатор взял один и начал читать бесстрастным голосом:

– «Убийцы, головорезы, разбойники, смутьяны, насильники, явные прелюбодеи, содомиты, безбожники и гораздо худшие злодеи».

– Я… Нет, нет!

Визитатор смотрел на него поверх листа.

– И это праведники?

Джослин стукнул себя кулаком по левой ладони.

– Они отважные!

Визитатор вдруг недовольно засопел. Он бросил лист поверх кучи других.

– Милорд. Как все это понять?

Джослин благодарно ухватился за этот прямой вопрос.

– Сначала все было так просто. Люди способны видеть в этом лишь позор и безумие – они называют это «Джослиновым безумством». Но мне было видение, ясное и непреложное. Все было так просто. А дальше начались сложности. Сначала только зеленый росток, потом цепкие усики, побеги, ветки, и наконец все поглотила суета, и я не знал, что мне делать, хотя готов был принести себя в жертву. А потом он и она…

– Расскажите о видении.

– Оно записано у меня в книжке, эта книжка в сундуке, на самом дне, в левом углу. Если нужно, можете прочитать. Скоро я произнесу проповедь… в соборе, на средокрестии будет новая кафедра, и тогда все…

– Вы хотите сказать, что видение побудило вас строить шпиль, сделало это неотвратимым?

– Да, именно.

– И это видение… или, может быть, следует назвать его откровением?

– Я не учен. Простите.

– И это видение неизбежно повлекло за собой все остальное?

– Именно так, именно.

– Кому вы в этом исповедались?

– Своему духовнику, разумеется.

Бесы, хоть и незримые, были тут, за окнами. Джослин с нетерпением посмотрел на Визитатора.

– Милорд. Пока мы здесь…

Но Визитатор поднял руку. Писец на левом конце стола объяснил:

– Это Ансельм, милорд. Ризничий.

– Тот самый, который так печется о свечах? Это он ваш духовник?

– Он был моим духовником, милорд. И ее. Вы только представьте себе, как это тяжко – знать и не знать!

– Но потом вы сменили духовника? Когда?

– Я… Нет, милорд.

– Стало быть, он и сейчас ваш духовник, если только вы вообще исповедуетесь?

– Да. Пожалуй.

– Милорд настоятель, когда вы в последний раз были у исповеди?

– Не помню.

– Месяц назад? Год? Два?

– Я же говорю, не помню!

Вопросы давили и сковывали его, неправые вопросы, на которые не было ответа.

– И все это время вы чуждались равных вам по духу и жили среди людей, которые, сколько нам известно, погрязли в грехах?

Этот вопрос встал перед ним, как огромная гора. Он увидел, на какую высоту должен взобраться его ум по шатким стремянкам, чтобы дать ответ, и приготовился снова лезть наверх. Он встал, подхватил правой рукой подол рясы, пропустил его между ногами, скрутил жгутом и заткнул за пояс.

Все семеро тоже встали. Но они были недвижны в сравнении со святыми, которые с грохотом прыгали на окнах.

Визитатор медленно сел. Он снова дружелюбно улыбался.

– Вы измучены трудами, милорд. Мы продолжим наш разговор завтра.

– Но пока мы тут теряем время, там, за окнами, они…

– Властью, данною мне этой печатью, я приказываю вам удалиться к себе.

Он сказал это ласково и мягко, но, когда Джослин взглянул на печать, он сразу понял, что ответить нечего. Он повернулся, и семеро поклонились ему, но он сказал себе: «Теперь уж незачем кланяться!» Он шел по звонкому мозаичному полу, и отец Безликий не отставал от него ни на шаг. Дверь затворилась, а в аркаде стояли равные ему по духу. Они подросли немного, но все-таки были совсем маленькие. Он прошел через их ряды, провожаемый взглядами, и сразу забыл о них.