Книга Скопин-Шуйский - Наталия Петрова

Михаил смотрел, как убивалась и рыдала у всех на глазах вдова царя Ивана IV, и вспоминал ее встречу с «сыном» в селе Тайнинском год назад. Он своими глазами видел тогда, с какой искренней радостью обнимались Марфа и «Димитрий», как плакали от счастья, потому и поверил поначалу в истинность царевича. Да и как не поверить в слезы матери?

«Когда же Марфа говорила правду? — мучительно размышлял Михаил, глядя на нее. — Тогда ли в Тайнинском, когда она заверяла всех в спасении сына, или сейчас, когда она оплакивает его мученическую кончину?» С этим же вопросом он обращался дома и к своей матери, Алене Петровне.

— Да не спасся он тогда в Угличе, убили его. А ты не суди ее, пожалей бедную вдовицу, — услышал он мудрый ответ матери. — Как же ей было правду объявить, когда она смерти страшилась, женскою немощью одержима?

Будто свою судьбу видела боярыня, призывая сына к жалости. Пройдет всего четыре года, и Алена Петровна вместе с молодой вдовой Михаила будет сама неутешно рыдать над гробом единственного сына.

В семье Скопина-Шуйского к «нововоцарившемуся» родственнику отнеслись сдержанно. И лукавый характер его, и неуемное властолюбие, и любовь к «шептунам и ушникам» — все это заставляло сторониться и его самого, и его родных братьев. Шуйский во всех своих грамотах подчеркивал свою родовитость, кичился происхождением от Рюрика и «прародителя нашего великого государя Александра Ярославича Невского». Но Михаил с детских лет помнил, что Скопины — старшая ветвь могучего древа потомков суздальских князей, и потому он имеет не меньше прав на престол, чем братья Шуйские. К тому же все знали о том, что у немолодого Василия наследников нет, а правитель без наследника — это угроза новой Смуты и безвластия. Однако сам Михаил к тому времени еще себя ни в чем не проявил, о престоле для себя ни он сам, ни кто-либо из его близких даже не помышлял. Все вновь заговорили о появлении «воров» у границ, вести о новой волне Смуты докатились до Москвы.

Первый бой стольника Скопина

Летом 1606 года, когда Василий Шуйский венчался на царство, на окраинах государства уже сбивались в станицы недовольные новой властью. Как и год назад, основу мятежного войска составляли казаки, к ним присоединялись стрельцы и «всякие многие люди розных городов»[188]. К началу осени предводитель войска Иван Болотников привел повстанцев к Москве.

В 50 верстах от столицы принял свой первый бой девятнадцатилетний стольник Михаил Скопин. Его противником был не новик в военном деле, а прошедший огонь и воду, понюхавший пороху ратник. Больше года — вплоть до пленения вождя повстанцев — будет длиться война, за время которой не раз пересекутся судьбы юного стольника и опытного атамана.

В свое время историки посвятили Ивану Болотникову сотни страниц исследований, в подробностях описав перипетии и самой войны, и полной приключений биографии ее героя. Фигура мятежного атамана на долгие годы заслонила собой личности других участников событий — и главы государства царя Василия, и главы церкви святителя Гермогена, и главнокомандующего царским войском Михаила Скопина-Шуйского. Но, оказывается, оставить след в истории и сохранить имя в памяти народной — не одно и то же. В историческом фольклоре отразились многие персонажи Смутного времени, одних народ клеймил позором, называя Лжедмитрия I «Гришкой-Расстрижкой», Лжедмитрия II — «вором-собачушкой», Марину Мнишек — «девкой лютеранкой». Других — несчастных и безвременно погибших Ксению Годунову и царевича Дмитрия — оплакивал и жалел. Немало песен сложено о Скопине-Шуйском, а вот вождю восставших, храбрецу Ивану Болотникову ни в песнях, ни в былинах, ни в сказаниях места не нашлось. Отчего? Героем того, кто поддерживал лжецаря, народ не считал? Или причина кроется в ином?

По рождению Болотников был московитом, происходил из обедневших детей боярских и служил военным холопом у князя Андрея Телятевского. Военные холопы сопровождали князей и бояр в походах и сражениях, умели обращаться с оружием и были опытными бойцами[189]. К тому же Болотников был человеком крепкого сложения, сильным, храбрым, даже отчаянным. Поэтому не удивительно, что восставшие под его руководством нередко одерживали победы над царскими воеводами, имевшими в своем распоряжении артиллерию, более подготовленное и лучше организованное, снабженное огнестрельным оружием войско.

Известно, что Болотников бежал от своего хозяина на Дон, к казакам. Ходил с ними «за зипунами», воевал, «гулял» в Диком поле. Во время одного из походов был взят в плен крымскими татарами и, как сотни других русских пленных, продан на невольничьем рынке. Физически сильный и рослый, он был куплен хозяином турецкого корабля и определен им в галерные рабы. Стоили невольники дешево, их хозяева всегда могли найти замену умершему рабу, поэтому надсмотрщики не жалели гребцов, а их кнут то и дело опускался на спины несчастных. Но рабское состояние было не для Болотникова — ему повезло не только остаться в живых, но и вторично обрести свободу: их корабль был захвачен в плен немецким судном, а все невольники освобождены. На том же немецком судне он приплыл в Венецию, где прожил некоторое время, вновь привыкая к свободе и залечивая раны. В 1606 году он решил вернуться на родину: из Венеции через Германию и Польшу пробрался в Россию и, что называется, попал из огня да в полымя.

Еще в Польше он узнал, что царь Дмитрий Иванович якобы вторично спасся от смерти и находится сейчас у воеводы Сандомирского. Болотников направился к нему и был принят «царем». Конечно же ни настоящего царевича Дмитрия, ни первого самозванца Болотников в лицо не знал. В Польше он встретился с человеком, выдававшим себя за царя Дмитрия. (Говорили, что это мелкопоместный дворянин Михаил Молчанов, бывший приближенный Лжедмитрия I: во время восстания 17 мая Молчанов бежал из Москвы, якобы захватив с собой печать самозванца.) Человек этот расспрашивал Болотникова о том, кто он, откуда приехал и что собирается делать. Увидев, что перед ним опытный воин, он предложил ему служить в «своем» войске: «Я не могу сейчас много дать тебе, вот тебе 30 дукатов, сабля и бурка. Довольствуйся на этот раз малым. Поезжай с этим письмом в Путивль к князю Григорию Шаховскому. Он выдаст тебе из моей казны достаточно денег и поставит тебя воеводой и начальником над несколькими тысячами воинов»[190].

Так Болотников оказался в России во главе войска в 12 тысяч человек, с которым направился через Комарицкую волость к Москве. По дороге его отряд пополнялся казаками, стрельцами и, чего раньше не бывало, холопами и крестьянами, которые уходили от своих домов, пашен и огородов. На первых порах желающих вступить в его ряды было немало: кто-то стремился низвести «незаконного» царя Шуйского и вернуть престол законному «Димитрию», кто-то — расправиться с ненавистными воеводами и боярами, а кто-то — просто пограбить чужие дворы, прихватить не нажитое своим трудом имущество. Казакам особенных причин искать было не нужно, их желание повоевать, показать удаль, широкий размах — от которого больше крику и шума, чем дела, — хорошо известно. Казацкому атаману достаточно было кликнуть клич, и «всё, что ни было, садилось на коня», как метко заметил Н. В. Гоголь.