Книга Сквозь годы войн и нищеты. Воспоминания военного разведчика - Михаил Мильштейн

Мой полет начался с небольшой накладки. По воле Аэрофлота, без всякого предупреждения, самолет направлялся в Хельсинки с посадкой в Риге, что удлиняло полет как раз на тот самый необходимый мне час, и, таким образом, я не успевал на нью-йоркский рейс. Изменения в рейсе происходили без всяких объяснений со стороны Аэрофлота. В Ригу мы прибыли в 13.30. Стоянка — один час. В латвийской столице повторились все пограничные формальности — проверка паспортов, самолета, багажа и т. п., а время шло, и опоздание увеличивалось.

Когда наконец мы приземлились в Хельсинки, самолет финской авиакомпании уже находился в воздухе на пути в Нью-Йорк.

Хорошо, что меня в Хельсинки все же дождались и встретили, иначе я бы надолго (дня на два как минимум) застрял в финской столице. А так, после еще двух часов ожидания, меня, усталого и рассерженного, посадили на самолет «Бритиш Эйр Уэйз» до Лондона. В британской столице я должен был сделать пересадку на самолет «Пан-Америкэн», летевший в Нью-Йорк. На пересадку у меня было два часа, но, представьте себе, я не волновался.

Но уж если не повезло один раз, то не повезет и дальше. Не успели мы подняться в воздух и пролететь четверть часа, как старший пилот объявил по радио, что дверь в багажном отсеке, видимо, неплотно закрыта, и поэтому мы должны вернуться в Хельсинки.

Одним словом, я прилетел в лондонский аэропорт Хитроу за 15 минут до отлета самолета в Нью-Йорк. Но, чтобы попасть на этот самолет, надо было добраться на автобусе до другого здания. Служащие компании всячески старались мне помочь, и я кое-как добрался до самолета измотанный, разбитый, без багажа. Багаж прибыл лишь на второй день, вскрытый и развороченный.

Другой случай с Аэрофлотом произошел в Нью-Йорке 30 июня 1984 года. Мы прибыли в аэропорт имени Джона Кеннеди из Бостона. Причем за несколько дней до этого из Бостона позвонили в нью-йоркский офис Аэрофлота и подтвердили наш вылет в Москву. Там это подтверждение приняли.

На регистрацию мы прибыли заранее, и то, что увидели у стойки, описать невозможно. Такие картины я видел только во время войны на вокзалах, когда происходила эвакуация населения. Огромная очередь с неимоверным количеством багажа. Крик, плач, истерики. У кого-то не принимают багаж, кто-то смело проходил мимо стойки с огромными сумками, и никто его не останавливал. Дошла очередь и до нас. Мы (т. е. часть делегации Академии наук) подошли к стойке, и вдруг выяснилось, что нас в списке пассажиров нет. Нет, и все! Говорят, обращайтесь в представительство Аэрофлота, а дело происходит в воскресенье, офис закрыт, и звонить некуда. Никто не хотел с нами разговаривать. Пришлось поднять скандал. Мы все же улетели, но в результате неимоверных усилий, потратив кучу нервов. Я лишний раз убедился, что ни одна авиакомпания не работает так безответственно, как Аэрофлот. Правда, трудно встретить и более странных пассажиров, чем наших соотечественников, возвращающихся из США в Советский Союз. Они похожи не на пассажиров, а на тех, кто меняет квартиру и переезжает на новое местожительство со всем мыслимым и немыслимым скарбом. Недаром «переселенцев» прозвали «пылесосами»… Удивительно точное определение!..

Во многих странах мне по тем или иным причинам приходилось бывать в наших посольствах или других официальных учреждениях (вроде миссий при ООН, как, например, в Нью-Йорке и Женеве). И если в этих организациях не было знакомых, то от посещения, как правило, оставался странный и весьма неприятный осадок.

Почти никогда не встречал я здесь доброжелательного и приветливого отношения. С первого же шага тебя окружают подозрительность, настороженность и недружелюбие, тебя рассматривают как надоедливого посетителя, пришедшего что-то выпрашивать. Во всяком случае ни в одном нашем посольстве я не чувствовал себя желанным гостем. Поэтому по возможности старался всячески избегать визитов в наши представительства, чтобы не портить себе настроение.

Такая атмосфера в посольствах царила и при Громыко, и при Шеварднадзе. Все заключалось, на мой взгляд, в культуре и в воспитании, а это не приобретается в результате смены министров иностранных дел. Может быть, сейчас что-нибудь изменилось в лучшую сторону.

… 28 февраля 1986 года в 23.30 было совершено покушение на Улофа Пальме, когда он и его супруга возвращались домой из кинотеатра. Пальме получил два смертельных ранения, и спасти его не удалось.

Он был необыкновенным, удивительным человеком. Я его глубоко уважал. Гибель шведского премьер-министра оказалась поистине невосполнимой утратой для всех, кто был заинтересован в укреплении международного сотрудничества.

Вместе с другими участниками Комиссии Пальме я был приглашен на траурную церемонию. Она состоялась в городской ратуше. Огромный зал, рассчитанный на несколько сот человек, был заполнен именитыми людьми из всех стран мира. Все было необыкновенно строго и скромно. На балконе второго этажа выстроились представители всех партий страны с красными знаменами, окаймленными черными лентами. На ступеньках лестницы разместился детский хор. Гроб с телом Улофа Пальме, покрытый живыми розами, был установлен на небольшом возвышении перед трибуной.

Траурная церемония собрала таких разных по политическим взглядам людей, которые никогда раньше не собирались вместе: главы государств, руководители партий, видные общественные и политические деятели, ученые…

Приглашенные были размещены строго по алфавиту: никакого преклонения перед именами, положением, страной…

Обращало на себя внимание полное отсутствие военных, не было почетного караула, только знаменитости.

Сама траурная церемония носила весьма своеобразный характер. Короткие выступления перемежались с музыкой, исполняемой небольшим оркестром. В зале звучали любимые песни Улофа Пальме.

С короткими речами выступили новый премьер Швеции Карлссон, король Швеции, генеральный секретарь ООН Перес де Куэльяр, Раджив Ганди, Калеви Сорса, Вилли Брандт… Каждый после своего выступления возлагал на гроб Улофа Пальме живую розу.

Затем все остались в зале, а гроб с телом в сопровождении родственников и близких понесли по улицам города к церкви (недалеко от места его гибели), во дворе которой он и был похоронен.

Все было скромно, торжественно и чрезвычайно печально. С тех пор Стокгольм стал для меня особым городом. Как только я оказываюсь здесь, меня захлестывает волна печальных воспоминаний об Улофе Пальме. И что бы ни происходило, по какому бы поводу я сюда ни приезжал, с кем бы ни встречался, мысль о Пальме, его образе, обаянии, приветливости, мудрости меня не покидает. И всегда я иду на место злодейского убийства, а потом и на могилу, чтобы возложить цветы.

Прошло много лет со дня его смерти, но до сих пор никто не может назвать имени убийцы. Каковы же мотивы этого преступления века?.. Оно все еще окружено странными и противоречивыми обстоятельствами.

В апреле 1989 года в Стокгольме, в гостинице Райзен, состоялось заключительное заседание Комиссии Пальме. Обстановка была сдержанная. Все понимали, что это наша последняя встреча. В прошлом оставались девять лет работы. В воздухе витала тревожная атмосфера расставания. Был принят заключительный документ. Все с грустью говорили о том, как жалко расставаться, вспоминали Улофа Пальме…